С этой минуты он будет ее любить, не прибегая к посредству грязных уловок. А если не будет, что ж, тогда она его покинет, а может быть, даже найдет в себе силы убить его, чтобы спасти себя и безвестное множество таких, как Саулина.

Саулина устремила на нее умоляющий взгляд, и Марция заставила себя очнуться.

— Тебе здесь не нравится, правда? — спросила она.

— Не то чтобы мне не нравилось, — осторожно пояснила Саулина, — просто я не понимаю. Синьора Аньезе велела мне подняться, передать пакет и письмо и дождаться ответа. Я все сделала, как было велено, но ответа так и не получила. А если получила, значит, я его не поняла.

— Возможно, ты поймешь ответ со временем, — сказала Марция.

— Как это?

— Дай бог, чтобы ты подольше не понимала. Я на это надеюсь. А теперь послушай меня. Я решила, что не стану навлекать на тебя беду.

— Ну, если на то пошло, я и так в беде по горло.

— Здесь тебя ждет такая беда, что не приведи господь, — предупредила Марция. — Поверь мне.

— Мне показалось, что синьор Фортунато — добрый человек.

— О да, конечно. Только он немного сумасшедший. Ты слышала, как он разговаривает?

— Честно говоря, немножко странно, — согласилась Саулина.

— Вот что мы сделаем, — продолжала Марция. — Видишь эту дверь? — И она указала на потайную дверь, оклеенную теми же обоями, что и стена, и совершенно сливающуюся с ней. Ее присутствие выдавала только бронзовая ручка.

— Вижу, синьорина.

— Ты выйдешь через эту дверь, спустишься по лестнице и окажешься во дворе. Сразу поворачивай налево, там переулок, и он приведет тебя на улицу, параллельную той, по которой ты пришла.

— По лестнице во двор, — повторила Саулина, — потом в переулок.

— Вижу, ты все поняла.

— А как же Аньезе?

— О ней не беспокойся.

— Но она ждет меня внизу.

— Вот и пусть подождет. Беги от нее как можно дальше и от таких, как она.

— А синьор Фортунато?

— Я с ним поговорю. Не беспокойся, он поймет.

Саулина уже направилась к двери, но на самом пороге обернулась.

— А ответ, — спросила она, — каков же ответ?

— Вот тебе ответ, — сказала молодая женщина, протянув Саулине кошелек с монетами.

— Но зачем? — удивилась девочка.

— Затем, что они помогут тебе найти дорогу домой. Беги отсюда. Прощай, Саулина. Храни тебя господь. Если ты молишься, помолись и за меня.

Марция заперла дверь, за которой уже стихли торопливые шаги Саулины. Потом она взяла скрипку и заиграла простую веселую мелодию. Душа ее была легка, как бабочка. Она услыхала, как Фортунато Сиртори хлопнул в ладоши, призывая ее, но впервые за все время, что провела в его доме, не оторвалась от своей скрипки.

Сводница Аньезе была унижена, оскорблена, побита. Она была уничтожена. Сердце у нее колотилось, голова пылала. Она клокотала от негодования. Только многолетняя привычка сдерживаться и скрывать свои чувства помогала ей сохранять самообладание.

Казимиро и Обрубок со своего наблюдательного поста увидели, как она показалась из-за угла. Они ждали появления Саулины, но галантерейщица была одна.

— Она продала ее! — в ярости воскликнул безногий.

Оттолкнувшись от земли руками, защищенными обмотками из черной кожи, он вылетел, как пушечный снаряд, из дверей остерии, обогнал женщину, повернулся волчком вокруг собственной оси и остановился прямо перед ней, отрезая дорогу. Она чуть не упала.

— Ты что, убить меня хочешь? — завизжала сводня.

— Если придется, — мрачно ответил Обрубок из Кандольи.

Ее ярость мгновенно обратилась в страх.

— С ума сошел?

— Где девочка?

— Какая девочка? — притворно удивилась Аньезе, сделав большие глаза и хлопая ресницами.

— Ты уже сказала два слова лишних, — пригрозил Обрубок. — Еще одно — и я тебе все кости переломаю.

Душа у Аньезе ушла в пятки. Она ни минуты не сомневалась, что он на это способен.

— Пропала, — честно призналась Аньезе.

— Ты старая рыбачка, — сказал Обрубок. — Уж если золотая рыбка попалась в твои сети, ты ее из рук не выпустишь. Давай, сводня, выкладывай всю историю! В подробностях!

Видно было, что его терпение на пределе. Аньезе поняла, что разговора не избежать.

— Она перехитрила меня, Обрубок, — призналась сводня. — Эта девчонка обвела меня вокруг пальца.

И Аньезе принялась рассказывать все по порядку, проглотив свою оскорбленную гордость. Щека у нее все еще горела от полновесной пощечины, нанесенной придворным лекарем Фортунато Сиртори. Он проявил по отношению к ней такую плебейскую грубость, которой она даже заподозрить не могла в человеке его положения. Пощечина, оглушившая Аньезе подобно пушечному выстрелу, не только разрушила ее душевное равновесие, но и засыпала обломками тоненький золотой ручеек ее прибыльного ремесла.

— Проклятая сводня! — заорал на нее придворный лекарь, когда она отказалась верить, что Саулина сбе-жала.

— Я прекрасно понимаю ваше желание приобрести этот цветочек, — почтительно заговорила Аньезе, — потому-то я и привела ее к вам. И теперь вы не можете отказать мне в том, что мне причитается. Такое поведение недостойно вас.

Тут придворный лекарь окончательно потерял голову и обрушился на нее с площадной бранью:

— И ты, человеческое отребье, низкая шваль, смеешь подвергать сомнению мои слова! Ты, ползучая гадина, набиваешь себе карманы, торгуя невинными детскими телами!

Смешно было слушать подобные обвинения из уст растлителя, но Аньезе и вовсе пропустила их мимо ушей. Она мыслила четкими и беспощадными категориями коммерции. Саулина Виола была теперь для нее превосходным товаром, утерянным по вине клиента, выгодной сделкой, сорвавшейся в последний момент.

— Я вам привела настоящую красавицу, такие ценятся на вес золота! — продолжала она спорить. — Я вам доставила кроткое, послушное создание, а вы хотите меня уверить, что она сбежала. Но я же была на крыльце! Я бы видела, если бы она сбежала! Нет, все дело в том, что вы ее прячете. Да я на вас в суд подам за это!

Придворный лекарь бросил на нее испепеляющий взгляд.

— Слово грязной сводни против моего? — грозно переспросил он, уже не повышая голоса. Гнев его, по всей видимости, улегся. — Сделай только шаг, и ты окажешься в самой темной подземной камере самой гнусной каталажки в Милане.

Аньезе вернулась домой, погруженная в невеселые мысли, все еще не оправившись от потрясения и пережитого унижения, а тут ей пришлось давать отчет о своих делах еще и этому безногому дьяволу, Обрубку из Кандольи.