— Да, вместе. Сначала говорил Шпицын, потом трубку взялГалкин. Сказал, что они готовы начать. И показать, кто в городе хозяин. Теперьждут твоего согласия. — Адвокат покосился на дверь. — Ты ставишь меняв дурацкое положение, — прошептал он, — нас могут услышать. А потомиспользуют это против тебя.

— Используют против меня убийство моего друга? —зло спросил Чиряев. — Может, и в смерти Матвея я виноват?

И он написал на листе бумаги: «Пусть начинают. Я согласен».Подумав, приписал номер телефона и фразу: «Позвони по этому номеру, скажи, чтоМатвея убили. Номер постарайся запомнить».

Чиряев смял листок и разорвал на мелкие кусочки. Собрал их впепельницу и кивнул Тумасову. Тот щелкнул зажигалкой, и от листка осталсяпепел.

— Как там моя краля поживает? — без всяких эмоцийспросил Чиряев.

— Говорят, болеет. — Тумасов провел ладонью погорлу: это означало, что она умерла.

— Пусть выздоравливает, — жестко ответилЧиряев, — думаю, они полетят к солнцу вместе со своим другом.

— Возможно, — кивнул Тумасов, радуясь, что этоттяжелый разговор закончился. Он собрал документы. — Итак, дозавтра, — сказал он. — Выспись хорошенько, чтобы быть в форме.Тщательно побрейся, приведи волосы в порядок, надень галстук. В общем,постарайся произвести впечатление добропорядочного бизнесмена, невинноосужденного. Судимости объясним преследованием по политическим мотивам.Расскажи про нажим Москвы. В общем, дадим бой, — пообещал адвокат.

Чиряев вдруг схватил еще один листок и написал: «Шпицынунапомни про магазин. Он все поймет. Скажи, пусть начнут с магазина».

Тумасов прочел и уже хотел достать зажигалку, чтоб сжечьлисток, когда Чиряев взял его и стал с остервенением жевать, словно уничтожалсвоих недругов. Тумасов вздрогнул. Не приведи бог иметь такого врага, подумал соблегчением.

В больницу они приехали в половине пятого. Суровая медсестраподтвердила, что к ним привезли молодую женщину и она находится сейчас вдевятнадцатой палате.

— Как ее самочувствие? — спросил Романенко.

— Нормальное, — ответила медсестра, поджав губы.Очевидно, она была из числа тех бескомпромиссных дам, которые в изнасилованиисклонны обвинять саму потерпевшую. Медсестра имела двух невесток и потомусчитала, что женщины виноваты во всех смертных грехах. Не сыновей же винить. Амужа она давно потеряла.

— Как это нормальное, — заволновалсяРоманенко, — ведь ее изнасиловали!

— Внутренних повреждений нет, — с плохо скрываемымотвращением заявила медсестра, — да и наружных тоже. Небось пыталаського-то соблазнить, вот и попалась. Говорят, из дома ее привезли. Не чужих жеона в квартиру пустила?

— Вы, бабуся, прямо как адвокат говорите, —заметил Дронго, — но защищаете не женщину, а насильников.

— А зачем она двери открыла? Зачем мужиков пустила? Унас в деревне бабу никто снасильничать бы не мог, такой крик подняла бы на всюдеревню. Да и как они ее раздели? На теле ни царапины нет. Своими глазамивидела. А ты говоришь насильники. Нечего было оголяться перед ними. Наверно,сама согласилась сразу с двумя мужиками, а потом опомнилась, да поздно. Вот иприхватило сердечко. Стыдно ей стало.

— Ну, бабушка, ты прямо как Цицерон, — сказалДронго. — Следователи у нее были?

— Сидит один молоденький, — вздохнуламедсестра, — краснеет и вопросы задает. Да разве такой поймет что-нибудь?Она уже в сознание пришла, но молчит. Известное дело, бабы народ живучий.

— Все, убедила, — кивнул Дронго, — веди нас кэтой живучей. Только поскорее, у нас мало времени.

— Бывают же такие стервозы, — сказал онтихо. — Хотите поспорим, что дочерей у нее нет. И мужа нет.

— Совсем не обязательно, — ответилРоманенко, — но поспорить могу. На рубль.

— Скажите, пожалуйста, — обратился Дронго кмедсестре, — у вас есть семья?

— А как же, — ответила женщина. — Два сына,оба женаты, но такого блуда никогда не допустят. Они своих жен в строгостидержат.

— А дочь у вас есть?

— Бог миловал, — ответила она, поднимаясь полестнице, — а то выросла бы вертихвосткой. Мне невесток хватает.

— Один ноль, — согласился Романенко. — А какнасчет мужа?

— Интересно, как бы ваш муж отнесся к этойженщине? — продолжал Дронго.

— Так же, как я, царство ему небесное. Он у меня помер,почитай, десять годков будет. А мы с ним в строгости жили, в согласии.

— Поразительно, — пробормотал Романенко, —нет, спорить с вами нельзя. Ваша проницательность даже пугает.

— Она не способна понять женской боли, — заметилДронго, — и во всех грехах винит женщину. Это характерно для старых дев ине имеющих дочерей женщин. А насчет мужа я просто догадался чисто интуитивно,по всяким мелким деталям.

Кроме Мары, в палате лежали три женщины, они с интересомприслушивались к вопросам Савина, на которые Мара не отвечала, отвернувшись кстене. Увидев Романенко, Савин быстро поднялся. Обычно делами об изнасилованиизанимались сотрудники районной прокуратуры, но, учитывая связь женщины сЧиряевым, Романенко поручил допросить ее Савину.

Мара пришла в себя еще по дороге в больницу. Воспоминания ослучившемся были невыносимы. Надо сказать, что особой боли она не испытала,мучили отвращение и стыд. Все истязания бандиты отложили на потом, вначалехотели позабавиться с ней и получить удовольствие. Тем более что, обессилев отстраха, она не оказывала никакого сопротивления. Удовольствие они получили,последнее в жизни, и так и остались лежать бездыханными в ее квартире.

Мара не могла поверить в случившееся. Какие-то неизвестныепоявились в квартире, застрелили ее мучителей, ничего не взяли и ушли. Какстыдно, что они видели ее в таком состоянии. Эти люди ее спасли. Она их незнала и, возможно, никогда не узнает.

За полчаса, проведенных у постели Мары, Савин не добился отнее ни слова. Врачи не нашли у нее никаких повреждений, ни внутренних, нивнешних, и положили ее в палату для выздоравливающих. Ее соседками оказались триженщины, одна из которых была проститутка, избитая сутенером, и это Марушокировало. Быстрее, чем ожидала, она оправилась от шока, как только узнала,что все бандиты мертвы. Но отвечать на вопросы следователя при посторонних Маране хотела.

— Она молчит, — доложил Савин, разведя руками.

Романенко нахмурился. Он хотел что-то сказать, но Дронгоостановил его, кивнув на соседок Мары.

— Будьте любезны, — обратился он кженщинам, — выйдите на несколько минут.

Он знал, что эта палата для выздоравливающих и своейпросьбой он женщин особенно не обременит.