Я не играла на бирже, не интересовалась акциями, не покупала и не продавала их – и оказалась в выигрыше, потому что мне нечего было терять. В 1929 году и позже мне довелось видеть людей, которые вложили все, что у них было, в ценные бумаги – и после 25 октября превратились в бедняков. Коллеги, которые пару месяцев назад подтрунивали над моей непрактичностью и хвастались, как они вскоре заработают много денег, теперь ходили как в воду опущенные, подсчитывали оставшиеся у них гроши и жадно стреляли друг у друга сигареты. На улицах стало больше нищих, и одновременно увеличилось число преступлений. Появились ночлежки, в которых можно было за пятнадцать центов провести ночь на койке в общей комнате. Они были омерзительны и кишели насекомыми, но так как туда попадали люди, которые потеряли все, у них попросту не оставалось выбора.

По молодости я считала, что раз я немногого требую от жизни – свой угол, работу, которая обеспечивает мне приемлемый уровень существования, и еще чтобы мир оставил меня в покое, то кризис меня не коснется. О’Доннелл больше меня не беспокоил, с семьей Серано я прекратила всякие отношения, чтобы ненароком не вляпаться в очередную историю, но неприятности все же пришли – и, разумеется, оттуда, откуда я их не ждала. В газету пришел на работу сын владельца, развязный молодой человек чуть старше меня. Больше всего он смахивал на спичку с усиками, которой взбрела фантазия вырасти до шести футов роста. Попав в газету, спичка возомнила себя пашой, которому все работающие в ней женщины обязаны поклоняться. Мне быстро надоели его приставания и манера распускать руки, и кончилось тем, что я как бы случайно плеснула на него горячим кофе. Спичка отчаянно взвыла и побежала жаловаться папеньке. Вечером меня уволили.

Дома я пересчитала наличные деньги, которые у меня оставались. Без того, что дал мне Тони, я бы протянула совсем недолго, но и этой суммы (семьсот с чем-то долларов) хватило бы максимум на пару лет. Если кризис затянется и если я не найду какой-нибудь выход, мое положение не будет плачевным, но и многообещающим его тоже не назовешь. Я задумалась, что же мне делать дальше. Проще всего было попытаться получить работу машинистки в другом месте. В конце концов, в Лос-Анджелесе достаточно газет, а также фирм, где требуются девушки, умеющие печатать быстро и без ошибок. На следующий день я купила газеты, и когда я дома стала с карандашом в руках изучать объявления о найме, зазвонил телефон. На том конце провода был менеджер из актерского бюро.

– Для съемок на следующей неделе требуется актриса, которая произносит несколько фраз по-французски. Вы в анкете указали, что владеете французским. Можете приехать сегодня на студию? Режиссер хотел бы на вас взглянуть.

– Хорошо, – сказала я, – диктуйте адрес.

В конце концов, быть актрисой все же прибыльнее, чем работать машинисткой. И я отправилась в путь в прекрасном настроении.

На студии я встретилась не с режиссером, а с его помощником, очень любезным молодым человеком. Слово за слово, и он довел до моего сведения, что роль хотят получить еще шесть девушек. Впрочем, если я заплачу ему небольшую сумму, он, пожалуй, похлопочет в мою пользу.

– А по роли случаем не требуются боксерские навыки? – поинтересовалась я.

– Вы это о чем? – изумился мой собеседник.

– Могу дать тебе в морду, – сообщила я с интонациями Тони Серано, которые удивили меня саму. – Причем бесплатно.

Мой собеседник понял, что фокус, который он наверняка прежде не раз проворачивал с другими, со мной не пройдет, и отбросил всякие околичности.

– Умная, да? – прошипел он. – Ничего, я сделаю так, что ты больше нигде работы не получишь…

– Если ты такой влиятельный, почему ты всего лишь паршивый помощник, а? – спросила я и, не удержавшись, ударила его носком туфли под колено. Общение с гангстерами все-таки не прошло для меня бесследно, и самое любопытное, что кое-какие навыки оказались небесполезными даже в обычной жизни.

Мой собеседник запрыгал на одной ноге, осыпая меня проклятьями. На шум в кабинет заглянул какой-то толстяк, но я уже проскочила мимо него и побежала по коридору к выходу.

– Боже, – закричал толстяк, хохоча, – наконец-то Гарри дали отпор! Девушка, подождите! Да подождите же, вам говорят!

Я остановилась и, повернувшись, сердито уставилась на него. Он подошел и, все еще смеясь, посмотрел мне в лицо.

– Хорошенькая, – сказал толстяк. – И боевая. Мне как раз нужны девчонки вроде вас. Роль – малышка с улицы, которая может за себя постоять. Сделаем пробу, не пройдете на роль – возьму в массовку.

– Ладно, – сказала я. – Почему вы не уволите Гарри, если знаете, что он сволочь?

– Так я с ним не работаю, – сказал толстяк, пожимая плечами. – Разве я не представился? Я режиссер Уолтер Ринг, а он помощник Тима Фармера. Тим делает по шесть фильмов в год, ему все равно, кого и что снимать. Вестерн так вестерн, комедию так комедию, лишь бы платили… Идем, я договорюсь насчет пробы.

Скажу сразу же, что пробу я не прошла. У меня не хватило актерских навыков, и на экране я выглядела недостаточно убедительно, но Ринг сдержал свое слово, и я попала в массовку. Он посоветовал мне обращаться по поводу работы к его племяннице, трудившейся в актерском бюро, и благодаря этому я стала получать больше приглашений, хотя о полноценных ролях речи не шло. До декабря 1930 года раз в одну-две недели я снималась статисткой то в одном, то в другом фильме. Я вальсировала в платье конца XIX века, сидела в кафе на заднем плане, пока на переднем герои выясняли отношения, ходила по выстроенным в декорации улицам, была горничной в отеле (без слов), официанткой (одна строчка: «Что будете заказывать?»), даже индианкой (в парике, подобии сари и стеклянных бусах). Работа, которую я выполняла, в известной мере заменяла мне актерскую школу, которую я не могла себе позволить. Я накапливала впечатления, знакомилась с работающими в индустрии людьми и смотрела, как актеры готовятся к роли. Просматривая дневниковые записи того времени, я словно заново переживаю множество сомнений и разочарований, с которыми мне пришлось столкнуться. К сожалению, возле кино крутится огромное количество самой разнообразной швали, и мне приходилось держаться начеку. Знакомства на студиях завязываются быстро, и я видела достаточно честолюбивых провинциалок, которые приезжали с мечтой покорить Голливуд, а потом соглашались сняться в купальнике для кого-нибудь, кто называл себя продюсером, не имея ни строчки в фильмографии, и влипали в сомнительные истории. Встречала я и начинающих актеров, которые были полны надежд, а кончали тем, что поступали на содержание к богатым старухам из Пасадены и Беверли-Хиллз. Попадались мне и бывшие актрисы, некогда мелькнувшие в одном-двух фильмах, а ныне заправлявшие элитными борделями, в которых можно было найти развлечения на любой вкус. Были и прекрасно одетые господа, которые уверяли, что любят помогать молодым талантам, втирались к вам в доверие, а потом зазывали на вечеринку, которая завершалась групповым сексом. Одним словом, потонуть в этом болоте было легче легкого, и даже несмотря на то, что я была крайне разборчива в своих знакомствах, пару раз я оказалась в ситуациях, которые могли завершиться для меня очень скверно. После первого случая я поехала в лавку в Вествуде, хозяином которой был знакомый Тони Серано, который торговал фруктами, а также промышлял подпольной продажей оружия. Я купила у него револьвер и стала носить его с собой. Стреляла я из рук вон плохо и в тире всегда промахивалась даже мимо самой большой мишени, но оружие придало мне уверенности, причем не только в Голливуде, но и за его пределами. Количество уличных грабежей после начала депрессии сильно выросло, а мне вовсе не улыбалась мысль стать жертвой ограбления. Имея в сумочке револьвер, я полагала, что в случае чего смогу за себя постоять.