Кризис сказался даже на доме, в котором я жила. Несколько жильцов съехали, и их квартиры теперь пустовали, потому что никто не торопился занять их место даже несмотря на то, что квартплату существенно понизили. Однажды я услышала, как миссис Миллер за что-то в резкой форме выговаривает лифтеру и угрожает ему увольнением, но, так как я не любила присутствовать при скандалах, я не стала выяснять, в чем там дело. Вечером миссис Миллер постучалась ко мне в дверь.

– Я ненадолго, только скажу вам кое-что и уйду, – проговорила старая дама. – Оказывается, какой-то даго[14] наводит о вас справки, и я застукала Глена, когда он болтал о вас. Что вы делаете, куда ходите и прочее.

Гленом звали нашего лифтера. Я напряглась. Кому еще я могла понадобиться?

– Миссис Миллер, вы видели человека, с которым говорил Глен? Можете его описать?

– Он крупный и высокого роста, – ответила миссис Миллер. – На вид лет двадцати пяти или около того. В галстуке булавка с фальшивым бриллиантом, на пальце перстень. С виду бык, но прикрикнешь на него, и сразу же ясно, что перед тобой манная каша.

– Может быть, у него была большая родинка слева на шее, над воротничком?

– Совершенно верно. Он вам знаком?

Итак, Винс Серано интересовался, чем я живу. Когда я разорвала все связи с его родственниками, я постаралась смягчить свой поступок объяснением, что меня напугало общение с полицией после задержания Тони и Рэя, и потому я крайне сожалею, но…

– Вряд ли он интересуется мной по своей воле, – сказала я вслух. – Его кое-кто попросил.

– Глен получил хороший урок, – сказала миссис Миллер. – Больше он не будет о вас болтать, иначе я его уволю.

– Миссис Миллер, мне очень жаль, – пробормотала я, – но я не вижу иного способа, кроме как переехать. Иначе меня не оставят в покое.

– Если дело только в этом, то я могу вам помочь, – заметила миссис Миллер. – Я управляю всей недвижимостью, которая принадлежит моему родственнику, а в нее входит не только этот дом. Полагаю, я сумею подыскать вам новое жилье.

– Вы меня очень обяжете, – сказала я.

– И конечно, – добавила миссис Миллер, – если вдруг кто-нибудь вздумает задавать мне вопросы, я скажу, что понятия не имею, куда вы уехали.

Я готова была ее расцеловать, и мы сразу же договорились, когда я смогу взглянуть на свою новую квартиру.

Дом оказался небольшим, всего в четыре этажа и без лифта. Кажется, он был перестроен из особняка времен основания города, но я не слишком хорошо разбираюсь в архитектуре и могу ошибиться. Потолки огромные, кое-где сохранилась позолота на карнизах. Спальня с тяжелыми шторами на окнах, гостиная, в которой даже можно танцевать, в углу – радио величиной со средних размеров шкаф, в другом углу – телефон. Кухня с плитой и холодильником, а ванная, по-моему, была больше, чем комната в моей предыдущей квартире. Мебель резная, массивная – возможно, оставшаяся от старых хозяев особняка, которым даже в страшном сне не могло привидеться, что однажды он превратится в многоквартирный дом.

– Миссис Миллер, – сказала я, смущаясь, – мне очень нравится квартира, но я боюсь, что плата…

– Я буду брать с вас столько же, сколько и раньше, – отрезала миссис Миллер. – Не стану скрывать, сейчас с хорошими жильцами непросто. И потом, вы все-таки на четвертом этаже, а лифта нет.

– Скажите, миссис Миллер, а можно ли сделать так, чтобы мой номер не появился в телефонном справочнике?

– У вас сложная фамилия, – ответила старая дама. – Полагаю, когда у меня запросят сведения, я вполне могу сделать в ней две-три ошибки… разумеется, совершенно непроизвольно, – добавила она с усмешкой.

Итак, я перебралась в гасиенду (как я про себя величала мое новое жилище) и перевезла вещи. На следующий день я поехала в актерское бюро и дала им свой новый номер телефона, а также написала матери о перемене адреса. Впрочем, миссис Миллер, которая регулярно наведывалась в гасиенду, пообещала приносить мне всю почту, которая придет на прежний адрес.

В профессиональном плане я двигалась вперед, но медленно. После пробы у Уолтера Ринга я участвовала еще в трех, добиться которых мне стоило колоссальных усилий, но всякий раз меня забраковывали. Наконец благодаря моему знанию русского меня взяли в фильм, главную роль в котором играла признанная звезда (чтоб ей провалиться). Я должна была изображать ее соперницу на протяжении нескольких эпизодов, русскую аристократку. Когда в первый день съемок я пришла знакомиться со звездой, она посмотрела на меня с неприязнью и, процедив сквозь зубы пару фраз, повернулась ко мне спиной. Начало получилось не слишком обнадеживающим, но я решила не отвлекаться на капризы иностранной дивы и сосредоточилась на роли. Режиссер прекрасно знал свое дело и вдобавок умел говорить артистам именно то, что помогало им раскрыться с наилучшей стороны. Меня он назвал Зеленоглазкой, и, хотя ему приходилось много возиться с дебютанткой, ни разу во время съемок не повысил на меня голос. На площадке все было хорошо, за исключением того, что актер, с которым я играла, в какой-то момент перестал стараться во время наших общих сцен. Мне бы задаться вопросом, почему режиссер его не поправляет и почему другие актеры, прежде относившиеся ко мне нормально, практически перестали со мной общаться. Вскоре я узнала, что несмотря на то, что я уже сыграла половину роли, меня с нее снимают и заменяют другой актрисой. Костюмерша, которая подбирала для меня наряды, нашла меня в гримерке в состоянии, близком к истерике.

– Неужели я так плохо играла? – простонала я.

– Дело не в игре, – твердо ответила костюмерша. – Вы выглядите слишком молодо.

– Но я и не скрывала свой возраст! – вскинулась я.

– Это кино, мисс, – промолвила моя собеседница серьезно. – Наша звезда боится, что рядом с вами она будет смотреться недостаточно выигрышно. Она поставила продюсерам ультиматум – заменить вас.

– О господи…

Обиднее всего, что фильм вышел и имел немалый успех. Меня заменили на совершенно серую девушку, которая, в отличие от меня, не вызвала гнева у главной актрисы. Если бы я снялась в этой роли, она стала бы моим трамплином к славе, а так – я по-прежнему оставалась никому не известной статисткой и актрисой незначительных эпизодов, чью фамилию даже не ставили в титры.

На Новый год я уехала к матери в Севастополь и по приезде излила ей душу – что я теперь работаю в кино, но мне катастрофически не везет. Когда меня взяли на роль русской аристократки, студия заключила со мной контракт на полгода, но когда звезда потребовала убрать меня из фильма, контракт разорвали. Быть в одном шаге от известности и снова скатиться до положения статистки, которая перебивается эпизодическими заработками – сегодня в одной массовке, завтра в другой, – поверьте, это очень больно.