Но тверд и могуч был безжалостный противник. Исходил он неукротимой ненавистью и свирепой мощью и играл с Маруфом, как хищник с полупридушенной добычей. Доблестный воитель в другой раз взвился под потолок и грохнулся ничком на землю, обливаясь кровью. Он распластался на стылом полу и лежал тихо, без движения. Левая рука уже омертвела, но правой он нащупал камень, вонзившийся при падении в бедро, вырвал его из раны и замер, как в засаде. В голове у него шумело, звон и свист в ушах мешали слышать неотвратимо надвигающиеся шаги; тем не менее, когда злодей приблизился, он вскинулся и в исступлении нанес гиганту резкий удар камнем в колено. Яростный вопль потряс зловещее нутро пещеры. Тучи летучих мышей заметались под сводами, задевая косматую голову чудища. Маруф не упустил миг его замешательства, собрал воедино осколки воли и врезался ему головой в живот, оставив на истлевшем рубище кровавый след. Враг лишь пошатнулся и лязгнул зубами. Опомнившись, он убийственным ударом огромной ноги отфутболил Маруфа в другой конец пещеры. Удалец рухнул навзничь и зашелся надсадным кашлем, захлебываясь кровью из отбитых легких.

Встать он больше не смог. Обессилев, с гибельной решимостью ждал он последнего удара; в измученном сознании роились обрывки мыслей, почти незрячими, залитыми кровью глазами он следил, как нависает над ним каменной громадой беспощадный палач.

Великан меж тем не торопился прикончить свою жертву. Он сгреб Маруфа чудовищной лапой за рубашку и, держа на весу, словно тряпичную куклу, принялся с любопытством его разглядывать как неизвестную разновидность доселе не заслуживающей внимания твари.

– А ты храбрец, – сказал он с удивлением. – Другие бились в истерике лишь от одного моего вида, ползали в ногах и клянчили о помиловании своей никчемной жизни.

Он разжал руку, и Маруф упал у стены, словно куль с мукой. Припав израненной спиной к режущим камням, он сидел, поникнув головой как надломленный колос. Смерть была рядом, заглядывала сбоку пустыми глазницами и ехидно гримасничала в лицо.

– Но никто не уходил от меня живым, – продолжал мясник, отирая липкую руку о свою сгнившую ветошь. – И тебя я убью. Какой смысл вам, людишкам, жить на Земле? Что, кроме вреда, горя и мерзости можете привнести вы в этот мир? Все, что вы умеете, – это хвататься за оружие и палить по всему, что движется. Тебе за отвагу я предоставляю право выбора. Говори, какой смертью хочешь умереть. Другим приходилось туго, но ты можешь выбрать самую легкую.

Слова его доходили до изувеченного пленника издалека. Подкатывала знакомая предсмертная апатия, и отвечать не было сил.

– Ну же, – пнул ногой недвижное тело истязатель, – проси, пока я добрый.

– Не стану я тебя ни о чем просить, будь ты хоть сам ифрит! – задыхаясь, ответил несгибаемый Маруф.

Монстр уставился на него в изумлении.

– Ифрит? – и взревел громоподобным хохотом. – Слушай, – сказал он, с трудом успокаиваясь, – а ты меня развеселил. Давно я так не смеялся. Ифрит! Я, парень, почище ифрита буду. Что же принесло тебя в эти края, сын пустыни? Впрочем, можешь не отвечать. Я могу и сам узнать, если захочу. Только не интересны мне ваши гнусные делишки.

Да-а-а, – углубился он в воспоминания, – бывал я и в пустыне. Я везде бывал! И всюду искоренял ваше подлое людское племя. Жаль, что в одиночку не могу я стереть с лица Земли всю поганую человечью братию как гнилую заразу. К счастью, глупость ваша и жадность не знает предела. Вы с успехом уничтожаете друг друга. Кто-нибудь кричит «мое!», «наше!», и войска, загорясь праведным огнем, бросаются в битву. Я любил бывать там, где шли войны, и тогда урон с обеих сторон многократно возрастал.

Насмотрелся я на вас, и отвращение мое только усилилось. Вы ни в чем не можете уступить друг другу, потому и деретесь все время как оголтелые. У вас сильный притесняет слабого, будто разум вам дан для того, чтобы вы жили по законам естественного отбора, как звери. Хотя нечестно оскорблять животных сравнением с вами.

Я был рожден, чтобы творить добро. И был я лучшим из лучших. Впереди меня ждала созидательная жизнь, счастье, любовь, радость отцовства. И все это рухнуло в один миг. Словно шел я сквозь благоуханные райские кущи и вдруг низринулся в смрадную бездну. А все из-за вас, паршивых, безмозглых людишек. Потому и давлю вас, как клопов, и не жалею. На что вы способны, кроме алчности, грязных козней и похоти?

– На любовь, – сказал Маруф, вынырнув из очередной ямы беспамятства.

Гиганта разом всего покорежило, его саркастическая маска исказилась страданием, в глазах забилась смертная мука.

– Не смей говорить о любви! – гаркнул он, склоняясь над Маруфом. – Что могут знать о любви подобные тебе, губители всего прекрасного?

Маруф не отвечал, снова погружаясь в вязкую зыбучую черноту.

Монстр, обуреваемый диким гневом, занес над ним огромный, как кувалда, кулак, но не довел до конца намерения прибить Маруфа. Что-то забеспокоило его. Он отошел, злобно бранясь и цедя проклятия, потом снова остановился перед пленником и сосредоточил на нем тяжелый мертвенный взгляд.

– А ведь ты не врешь, – произнес он наконец с издевкой в голосе, – ты и вправду думаешь о девушке. Ничего не скажешь – хороша, как ангел. Что ж она отвергла такого красавчика? Неужто предпочла другого?

– Она не человек, – в тяжком полусне отозвался Маруф.

– Что ты болтаешь?! – рявкнул гигант. – Ищешь лютой смерти? Смотри, за мной дело не станет.

– Она – дракон, – продолжал Маруф, впадая в бредовое состояние. – Дракон и человек не могут быть вместе, – и забормотал что-то неразборчивое, произнося иногда внятно: – Звезда…, луна…, очи…, серна…

В пещере повисла зловещая тишина, нарушаемая лишь бессвязным шепотом Маруфа, шелестом мышиных крыльев да стуком капель где-то в гулких недрах подземелья.

Великана словно пригвоздило к полу. Он стоял неподвижно, слушая околесицу, которую нес пленник, затем повернулся и ушел в глубь пещеры.

Вскоре он вернулся, держа в руке глиняную плошку с водой.

– На-ка, выпей, – встряхнул он Маруфа и влил ему в рот немного влаги.

Вода пролилась раненому на грудь, он со стоном зашевелился.

– Что, сильно я тебя помял? – сочувственно спросил непоследовательный виновник его страданий и провел лапищей вдоль тела жертвы.

Кровь сразу перестала течь из ран. Маруф поднял заплывшие веки и встретился взглядом со своим убийцей. Что-то изменилось в выражении прежде безжизненных глаз монстра. В глубине его зрачков затлели, как огни маяка в сером тумане, две далекие искры и стали разгораться золотым светом все ярче и ярче, пока не превратились в неистребимый поток желтого пламени.

– Так как же зовут твою девушку-дракона? – спросил мучитель.

– Метта, – не без труда выговорил Маруф распухшими губами.

– А ее отца – Алнонд, верно?

– Откуда ты знаешь?

– Я все знаю. – Он заходил по пещере, горбясь и шаркая столбообразными ногами.