— Вам, конечно, ведомо и то, что де Лириа получил самыестрогие инструкции из Мадрида, призывающие его оказывать всяческое содействияЖюбе. Поэтому ему пришлось на некоторое время спрятать в карман свои насмешки.Поэтому он выдал аббату, для ограждения его безопасности, письменный вид, чтоЖюбе является посольским духовником и капелланом, коему дозволено проживать укнягини Ирины Долгорукой.

Кейт снисходительно кивнул: в этом также не состояло длянего ничего нового.

— Чтобы более удобно было вести великое делокатолической пропаганды в Москве, — продолжал Алекс, — Жюбе убедилбрата княгини Долгорукой, князя Голицына, уступить ему свой загородный дом.Здесь он и написал два своих мемуара: об иерархии и церковных книгах Московии,а также о способах обращения греков [19] в унию. Уния эта будет называтьсяГалликанский патриархат. Об его образовании говорилось у нас на собраниисторонников плана Жюбе, которое происходило в загородном доме князя Голицына,кстати, наш аббат был настолько уверен в успехе, что уже начал совещаться осоединении церквей с такими русскими иерархами, как Феофилакт Лопатинский,Варлаам Войнотович, Евфимий Колетти и Сильвестр, бывший епископ Рязанский. Всеони не терпят Феофана Прокоповича, ну а тот не скрывает своих противоположныхпристрастий. Особенно ненавидит Прокоповича его ближайший соперник, первыйкандидат на патриарший престол, ректор Московской духовной академии ФеофилактЛопатинский. Вам известно, что он издал труд «Камень веры», обличающий ересиПрокоповича? В «Камне веры» сказано, что он не признает церковных преданий,хулит учения святых отцов, смеется над церковными обрядами, акафистами, Минеямии Прологами, хулит пение церковное, а восхваляет органы лютеранских соборов,призывает искоренить монашество. За такие дела ему может грозить лишение сана изаточение в монастырь. Во всяком случае, де Лириа этого очень желает и надеетсяна это.

Кейт кивнул.

— Многое из того, что вы сказали, мне ужеизвестно, — проговорил он, однако по блеску его глаз Алекс мог понять, что«Хакоб» только всего лишь старается сделать хорошую мину при плохой игре. Насамом же деле он узнал для себя и кое-что новое, только не желает в этомпризнаться. Например, о собрании поборников унии в доме Голицына он явно услышалвпервые, и это не удивительно: отцы-иезуиты отлично умеют конспирироваться.

— А известно ли вам, что Жюбе и Рибера пишут целоесочинение, целью которого будет защита «Камня веры»? — спросилАлекс. — Это тоже выступление против Прокоповича.

Наконец-то Кейт нахмурился. Масоны, которые пока еще не былисамостоятельной политической и духовной силой, способной в одиночкупротивостоять католичеству или православию, стакнулись с протестантами.Прокопович спал и видел установление протестантской веры в России, будучи вэтом верным последователем Петра Первого. Даже идея Петра стать главою церквибыла порождена его попытками подражать англичанам!

Прокопович и его последователи сейчас нужны были Кейту в егодалеко идущих замыслах по изменению верховной власти в России.

— Ну, что бы мы могли тут предпринять? —пробормотал он без всякой язвительности, а явно озадачившись. — Попытатьсязаставить протестантов в России и Германии ополчиться против «Камня веры» и егоиздателя. В «Лейпцигских ученых актах» поместить его строгий разбор... Какглупо, что Остерман недооценивает борьбу умов, борьбу идей в нашем деле! Вконце концов, именно от этого будет зависеть, кто окажет решающее влияние наимператора: Прокопович или Жюбе. Католики или протестанты. Прощайте, Алекс. Мненеобходимо идти.

Кейт удалился так неожиданно, что Алекс не успел задать емуглавного вопроса: прощен ли он все-таки или нет, может ли оставаться в Москвеили принужден будет явиться в Лондон на суд братьев, которые припомнят емуслова клятвы: «Да сожгут и испепелят мне уста раскаленным железом, да отсекутмне руку, да вырвут у меня изо рта язык с корнем и зароют в морском песке принизкой воде, за кабельтов расстояния от берега, где прилив и отлив проходятдважды за двадцать четыре часа...»?

Проклятье этому русскому разбойнику, который ограбил его ипомешал исполнить почетную миссию, возложенную орденом на неофита! В самом деле— быть может, Кейт прав? И Алексу лучше было бы погибнуть в тех богопротивныхЛужках, покорно подставить горло под нож Никодима Сажина или дать замучить себяего нечестивой дочери?

Да, он уже почти смирился с тем, что гибель неминуема.Однако кто-то — неведомо, Бог или враг рода человеческого, — поставил наего пути эту девушку, Дашу... И сколько ни скреплял свое сердце Алекс, он немог ни Господа, ни дьявола винить за это. Мог только благодарить — что бы тамни твердил Кейт и эхо каких бы клятв ни звучало в голове Алекса: «Да перережутмне горло, да будет повешен мой труп посреди ложи при посвящении нового братакак предмет проклятия и ужаса, да сожгут его потом и да рассеют пепел повоздуху, чтобы на земле не осталось ни следа, ни памяти изменника...»

Как ни пыжился, как ни тужился Петербург, силясь изобразитьиз себя Северную Пальмиру и новую столицу империи, для большинства русских оноставался чужим, страшным, пугающим городом — холодным, сырым, всегда, дажелетом, противно-осенним, пропитанным тлетворными миазмами болот, на которых былпостроен. Да и слишком много кровушки, слишком много костей человеческих былоположено в его основание неуемной волею преобразователя, чтобы хоть кто-то могчувствовать себя уютно в этом городе. Ну да, там можно было выстроить дом,пытаться сколотить состояние, силком заставлять себя привыкать к беспрерывноймороси и морскому ветру, однако жить, а не существовать, можно было только вМоскве. Именно Москва оставалась истинным стольным градом русским, и даже те измолодых людей, кто вроде бы одобрял новизну и показную яркость Петербурга,втихомолку признавали: по-настоящему повеселиться можно только в широкой,просторной, разгульной, по-старинному тороватой Москве. Что характерно,соглашались с этим даже иностранцы, но отнюдь не одобряли этих веселий, которымбеспрерывно предавался двор после возвращения государя в Москву. Они требовалислишком глубокого кармана, слишком большого кошелька, и не один де Лириазасыпал свое правительство беспрерывными просьбами об увеличении жалованья илихотя бы регулярной его присылке: