«Ваше преосвященство, прошу вас представить королевскомувниманию жалкое положение, в котором я нахожусь. Я доведен до того, что мненегде достать и сотни песо по причинам, которые я излагал вам уже не раз. Я уже заложил свой туасон, знаки ордена Золотого руна, и если мне не вышлют скороденег, я то же принужден буду сделать с моей столовой серебряной посудой, чтобудет для меня особенно чувствительно, потому что ее у меня видят каждый день инельзя будет скрыть того, что с нею случилось, как это можно сделать с другимивещами. Прибавьте к этому постоянные надоедания моих кредиторов, наступательныйи весьма неприятный тон моих объяснений, при которых я совершенно безмолвен ине могу приискать извинений своей неуплаты. И я совершенно согласен, что онивправе так относиться ко мне!»

Нет, ну в самом деле — посадить посланника на полнуюденежную мель! А русская придворная жизнь просто-таки принуждала к мотовству!

Впрочем, на какое-то время герцог де Лириа мог вздохнутьсвободно. Нарочный доставил в его дом в Немецкой слободе несколько тщательнозапакованных увесистых мешочков, к которым прилагалось собственноручное письмокнязя Алексея Григорьевича Долгорукого. Князь в очередной раз извинялся передиспанским послом, что по вине его, Долгорукого, смердов был нанесен финансовыйурон дружественной державе, уведомлял, что виновные примерно наказаны, умолял опрощении и заверял в своем совершеннейшем почтении. К письму и деньгамприлагался также отличный подарок — десять бутылок малаги, до которой, как всембыло известно, испанцы необычайно охочи, а неподдельное горе де Лириа,поморозившего запасы своих вин еще два года назад, по пути в Петербург, былоеще памятно всему придворному обществу. К тому же недавно сел на мель и потонулиспанский корабль, на котором было несколько ящиков отборных напитков дляиспанского посольства, так что подарок Долгорукого обрадовал герцога чуть ли небольше, чем найденные и возвращенные деньги. А еще больше порадовала честностьчеловеческая. Встретить среди русских честного партнера — да герцог давно ужеизуверился в этом!

В самом деле! Ведь Долгорукий мог сделать вид, что никакихмешочков с золотом в Лужках не обнаружено. Положил бы в карман восемь тысячпесо — а это огромные деньги на русский пересчет, двенадцать тысяч рублейзолотом! — и никто никогда не доказал бы обратного, думал де Лириа, незнавший о непререкаемом приказе государя: деньги испанцам вернуть любой ценой,хоть бы из собственного долгоруковского кармана.

Де Лириа был так счастлив, что лично явился поблагодаритькнязя за любезность и порядочность. Он хотел подчеркнуть, что не держит обидыза причиненные его курьеру неприятности, что дорожит дружбой столь влиятельногосемейства. Кроме того, у него был к князю один деликатный вопрос.

Алексей Григорьевич Долгорукий во время этого визитамысленно облизывался, словно котяра, обкушавшийся сметанки. Конечно, ему былаприятна искренняя благодарность испанца. Кому же не приятно, когда тебявеличают честнейшим, благороднейшим из людей! Но дело было не только в этом. Дочего же удачно вышло, что Савушка, приспешник Никодима Сажина, оказалсянастолько глуп и нерасторопен, что не собрался податься в бега вместе снаграбленным добром! До чего удачно, что был он не столь хлипок, как Никодим, идожил до конца инквизиции, устроенной ему изобретательным Стелькою! До чегоудачно, что Стелька на сей раз смирил свой неуемный норов и позволил Савушкедожить до того времени, как самолично проверил все его слова! Савушка ведь моги соврать — просто от злости, от вредности. До чего удачно, что не соврал!

Именно в том погребе, на который он указал, давясь слезами икровушкой, Стелька обнаружил испанское, золото, а также еще много чего. Повсему выходило — и Савушка подтвердил это! — что свояки не один годграбили проезжих людишек, преумножая свои богатства, и все им сходило с рук,пока, на беду, не напали они на супругов Воронихиных — и на испанского курьера.Следует заметить, что все награбленное (за исключением, разумеется, пресловутыхзолотых песо) князь счел своей законной собственностью и, мысленно поблагодариллютых злодеев Никодима и Савушку, пожелав им царствия небесного и земли пухом.

Стелька много хохотал, рассказывая своему барину, какизумился Савушка, узнав, что и курьер, и «мальчишка» (он так и не узналочудесном превращении Даньки в Дашу) остались живы. Раньше от Маврухи никому неудавалось уйти, поведал Савушка. Она отличалась столь неуемной похотливостью,что замучивала своих пленников до смерти. Отец смотрел снисходительно на еезабавы и порою нарочно позволял жертве «спастись» от погони: пускай дочка блудпотешит, все равно новая игрушка Маврухи не протянет долго. Но вот ведь каквышло неладно, провалилась вся многолетняя затея Никодима Сажина и егоподельника... А все почему? Потому, что девке воли много дали, а этого делатьникак нельзя, размышлял Алексей Григорьевич. Сам он намеревался извлечь урок изпечального опыта крепостных разбойников и покрепче зажать свою строптивуюдочку. Он покосился на присутствующую здесь же — в качестве переводчицы, ибо деЛириа говорил по-французски, а князь иной речи, кроме родимой, знать не знал изнать не желал, — Екатерину. Гордячка даже не подозревает, какаявеликолепная задумка пришла в голову отцу! Эта мысль немало способствовалахорошему настроению князя Долгорукого. Прибавление в доходах, восхищениесобственным умом, благодарность испанского посланника — это немало для честолюбивогокнязя!

Правда, чертов герцог подлил-таки ложку дегтя в бочку смедом, деликатно поинтересовавшись, не находили ли вместе с денежными мешочкамичего-нибудь еще.

Князь Алексей Григорьевич мгновенно насторожился: неужелитам были еще какие-нибудь сокровища, которые Стелька решил от него утаить?!

Все мыслимые и немыслимые кары, которые он обрушит наСтельку, пронеслись в голове князя, и он даже не приметил, что Екатерина тоженасторожилась. Она сразу смекнула, о чем пойдет речь, и теперь заботилась лишьо том, чтобы ни взором, ни движением бровей не выдать испанцу своегобеспокойства.

— Что же еще пропало? — осторожно спросил АлексейГригорьевич.

— Мой курьер, дон Хорхе Сан-Педро Монтойя, уверяет, чтограбители сняли с его тела кожаный пояс с карманами. Нет, в карманах этих небыло денег, однако там находилась ценная дипломатическая корреспонденция.

Князь с трудом переваривал это словечко — «корреспонденция»— и поэтому не заметил, как напряжена Екатерина. Ей до смерти хотелось спроситьде Лириа, не было ли в том поясе чего-нибудь еще, но она боялась выдать себя.Одно дело, если испанец сам упомянет о розовом флаконе. Может быть, заодно иобмолвится, что за летучая жидкость налита в него. Но спросить об этом самой,даже намекнуть... Нет, нельзя. На воре и шапка горит, как известно!