Последнюю фразу он почти прошипел, наклоняясь к самым моим губам. Прошипел, злобно глядя в глаза и часто-часто дыша сквозь сжатые зубы.

Быть может, именно это с ходу затушило первые искры злости от его предыдущих слов.

– Вы… ревнуете, – словно не веря своим словам произнесла я, прямо глядя в серые глаза Тома.

Он молчал. По-прежнему сжимал челюсть до окаменения и молчал. Потом судорожно дернул уголком рта, ослабил крепкую хватку на моей талии и спокойно признал:

– Да, я ревную.

– Вот как…

Если честно, в тот момент, когда с губ срывалось это предположение я не ожидала, что он согласится с ним. Слишком уж бредово выглядело: Томас Матисон и ревность. Они даже у меня в мыслях соседствовать не хотели. А в реальности, как оказалось, очень даже смогли…

– Алисия, – в омуте зрачков я отчетливо прочла его собственное смятение, он будто бы сам уговаривал себя отступить, – не играй со мной. Зачем ты позвала?

– Я хотела больше узнать о немце.

Он дернулся и аккуратно впечатал меня в стену рядом с холодильником. Еще миг и в десятке сантиметров левее в стену влетел кулак. Лицо мужчины словно закаменело и не выражало никаких эмоций.

– Томас? – рискнула позвать я минуту спустя.

– Молчи, Алисия, – так же спокойно попросил мужчина. – Еще немного и мы продолжим нашу несомненно увлекательную беседу. Про Клауса. Вот как я успокоюсь настолько, чтобы не клеймить тебя прямо сейчас своей женщиной, а потом не поехать и не исполнить мечту последних трех дней.

– Какую это?

– Набить немцу морду. Очень искушает, знаешь ли.

Неожиданно стало смешно.

Томас Матисон прижимает меня к стене, признается в том, что ревнует и говорит, что хочет за меня подраться с приятелем.

Как бы изловчиться и ущипнуть себя за что-нибудь? Я точно не сплю?

Оказывается, в том, что мужчина злится и пылает к тебе чувствами, есть что-то поистине завораживающее. Я жадно рассматривала волевой подбородок, сильную шею, четкие скулы, глаза, в которых сейчас было просто море эмоций…

И ощущала в себе искушение сделать великую женскую глупость всех времен и народов.

Уступить.

– Алисия… – вдруг выдохнул он, прижимаясь ко мне лбом. – Ты наказание за все мои грехи. Мой персональный черт в ангельской шкурке. Устраиваешь ад еще в этой жизни.

Я понимала, что он пытается быть максимально честным со мной, буквально предупреждает – еще немного и случится то, чего я так хотела избежать. Раньше хотела. А теперь… теперь таяла от его прикосновения, от голоса, от осознания того, что он так близко.

Во все времена есть то, что заставляет женщин поступать нелогично и неправильно.

Во все времена страсть разрушала все, до чего дотягивалась. Она не думает о целесообразности, она не думает о том, что губит людей.

Самым правильным с моей стороны сейчас было бы выяснить у Томаса то, что я хотела, и с чистой совестью проводить его, навсегда закрыв эту не очень приятную страницу в моей жизни.

Как жаль, что правильно это не всегда то, к чему нас тянет.

Я стояла, глядя в глаза мужчины, и медленно тонула в этом бесконечном сером небе. А радужка медленно темнела, становясь похожей на штормовые небеса…

И я терялась в них.

Чувственный туман в голове укутывал остатки здравых мыслей и пробуждал желание.

Наши тела разделяло несколько миллиметров, а частое дыхание мужчины обжигало мои губы. Он по-прежнему опирался ладонями о стену над моей головой и не двигался с места, хотя по сильному телу уже начинала прокатываться дрожь.

Оказывается, это пьянит хуже вина… когда мужчина дрожит от того, настолько тебя хочет. Сходит с ума, поедает взглядом, но не трогается с места, предоставляя выбор женщине.

Том выдохнул и закрыл глаза, пытаясь сладить с притяжением. Каким-то странным, исконно женским чутьем, я ощутила, что сейчас он ищет в себе силы отстраниться. Оставить меня в покое.

А я… что я?

Его запах кружил мне голову, губы покалывало от жажды поцелуев, а по телу медленно разливалась лава желания.

И сама потянулась к Томасу. Встала на цыпочки и, насколько мне позволяла моя неожиданная смелость, коснулась его губ своими. Невесомо, едва касаясь, робко, но все же сама. По своей воле.

Он ответил не сразу. Замер на какое-то время, кажется, даже не дышал. И я, испугавшись этой его реакции, слегка отодвинулась, пытаясь спрятать взгляд и вообще сделать вид, будто губы соскользнули случайно.

Для меня и в самом деле все происходило словно во сне. Что я наделала?! Поцеловала Томаса Матисона на своей кухне, надеясь на ответ. Должно быть, совсем потеряла рассудок…

Но стоило шевельнуться и слегка отстраниться от Томаса, как он отмер. Притянул меня ближе и сам нашел мои губы своими, вынуждая продолжить начатое с еще большим энтузиазмом. И я снова потерялась в его объятиях, вдыхала будоражащий аромат, зарывалась пальцами в волосы мужчины и тихо млела от его теплых рук, которые начали плавное движение по моей спине.

– Сладкая девочка, – прошептал он. – И зачем ты только появилась в моей жизни?

Я не знала, что ответить, да и нуждался ли он в этом?

Его руки неторопливо скользили по моему телу. Также властно и уверенно, как и раньше, но сейчас… сейчас все было несколько по-другому. Меня не брали… меня приглашали. Медленные, томные поцелуи все больше утягивали на дно бездны, имя которой страсть.

Надолго нашей нежности не хватило.

С каждым мигом поцелуи становились все более горячими, движения рваными и суетливыми.

Кто кого толкнул к столу? Не помню…

Лихорадочно расстегивая рубашку мужчины, я покрывала мелкими поцелуями его шею, пьянея от запаха кожи. Несколько секунд – и я уже смогла положить обе ладони на широкую грудь, царапнула ноготками плоские соски и усмехнулась, услышав прерывистый полувздох-полустон над ухом. Пальчики скользнули ниже по упругим мышцам пресса, и я зажмурилась от удовольствия, наслаждаясь реакцией Тома на прикосновения.

Ухо внезапно прикусили, после лизнули, и хриплый голос протянул:

– Я с ума по тебе схожу.

Большие ладони легли на мои ягодицы, прижимая к паху, позволяя ощутить, как меня хотят. Он быстро расстегнул молнию на моей юбке, спустил ее с бедер, и тонкая ткань осела на пол.

Том приподнял меня и посадил на стол, сразу раздвигая ноги и устраиваясь между ними. Пристально глядя мне в глаза, он медленно расстегивал пуговички на моей блузке, поглаживая открывающуюся нежную кожу.

– По идее, если бы я был образцовым джентльменом, то должен был сейчас сказать что-то вроде: "Останови меня, пока не поздно" или "Алисия, подумай, не будешь ли ты потом себя винить", – первая пуговичка, вторая, и пальцы чертят узоры на моем животе, обводя пупок и пробегаясь по кромке кружевных трусиков. – Но увы, я – это я. Потому говорю, что зверски рад, что сейчас ты со мной.