Это короткое затишье дало мне возможность оглядеть недавно переименованный (по причинам, которые лучше не упоминать) спортзал спортивного центра Нью-Йорк-колледжа. Все складные стулья и почти все скамейки болельщиков были заняты. Заняты людьми, которые Оуэна не знали. Людьми, которые пришли только затем, чтобы поглазеть на поминальную службу по убитому. Пол зала был весь в цветах… Кроме участниц хора и помощников директора резиденции (которых Том в приказном порядке заставил явиться, объявив, что те, кто не придет, будут отрабатывать дополнительные часы на ресепшн), студентов в зале не было.

Кроме одного. Нет, двух. Я увидела их наверху, на скамейке для болельщиков. Джейми и Гевин. Они сидели, держась за руки. И, если уж быть точной, в данный момент целовались.

Но все-таки они были здесь, и не потому, что их кто-то заставил, а из уважения к покойному.

У меня выступили слезы на глазах. Да что со мной происходит? Чтобы я так расчувствовалась из-за жертвы убийства, которое произошло в моем здании? Не скажу, что таких жертв было много. А этот конкретный убитый мне даже не нравился. Доктор Джессап кашлянул в микрофон, и я повернулась лицом к трибуне. Глава отдела размещения поблагодарил преподобного Марка за прекрасную речь и объявил, что с сегодняшнего дня библиотека Фишер-холла будет называться библиотекой имени Оуэна Леонарда Витча. Гравированная табличка уже изготавливается, и как только будет готова, состоится торжественная церемония ее установки.

Это объявление было встречено аплодисментами. Когда они смолкли, доктор Джессап попросил, чтобы пожертвования на библиотеку имени Оуэна Леонарда Витча присылали в административный офис Фишер-холла.

Здорово. Теперь мне помимо всего прочего придется регистрировать чеки. Доктор Джессап добавил, что с шести до половины седьмого на основном этаже спортивного центра, напротив зала для фитнеса, для желающих будут сервированы прохладительные напитки.

Тут нас всех почти испугал хор — девушки рьяно принялись исполнять песню из мюзикла «Волосы» в какой-то духовной интерпретации. И дело не только в том, что они запели «Доброе утро, звездный свет» — песню, которую никто не ожидал услышать на поминальной службе, дело в том, что такую песню не ожидаешь услышать вообще нигде. Однако обе миссис Витч, похоже, остались довольны, так же как и миссис Эллингтон. Все трое промокали глаза платочками. Даже миссис Витч-старшая почти проснулась и стала громко спрашивать: «Уже кончилось? Уже кончилось?»

К сожалению, песня скоро закончилась, доктор Джессап вернулся к микрофону и объявил:

— А сейчас слово предоставляется человеку, с которым доктор Витч, работая в нашем кампусе, взаимодействовал теснее всего, — помощнице директора Фишер-холла, нашей Хизер Уэллс. Она скажет вам несколько слов. Хизер?

Мое сердце, которое с тех пор, как Купер уехал, билось более или менее нормально, куда-то ухнуло. Когда я пела, у меня никогда не бывало страха перед сценой. В конце концов, всегда можно спрятаться за песней. Но публичное выступление с речью — это совсем другое дело. Честное слово, по мне, лучше болтаться на тросе лифта или иметь дело с сумасшедшим президентом студенческого братства, чем подняться на сцену и выступить перед таким количеством народа.

Я схватила свои заметки и попыталась побороть страх. Напутствие Тома: «Ты справишься!» меня ничуть не успокоило. Также, как и шепот Маффи: «Только представь их всех в одних трусах!» Такие вещи хорошо работают в кино, но в реальной жизни — не очень.

Я пошла к трибуне, больше всего на свете жалея о том, что не заехала домой переодеться.

В полной уверенности, что меня сейчас стошнит от страха, я встала на трибуну и повернулась к морю голов. Только тогда я поняла, что знакомых лиц в зале гораздо больше, чем поначалу показалось. Например, прямо посередине зала на складном стуле сидел Тед. Он одобрительно помахал мне рукой. В ответ я кое-как сумела улыбнуться. Но моя улыбка очень быстро увяла, когда я поняла, что примерно в четырех рядах за ним сидит Купер. Он тоже поднял руку и подумал, что я улыбаюсь не Теду, а ему.

Господи, меня точно вырвет, как пить дать.

Я посмотрела на карточки с заметками и покачала головой. Не могу, ну никак не могу. Ну почему нельзя просто догнать преподобного Марка и дать ему пинка под зад? Это было бы гораздо легче.

— Привет, — сказала я в микрофон. И услышала неуверенное эхо: «Привет… привет… привет». — Когда я познакомилась с доктором Витчем, он распаковывал вещи, и первым, что он достал, был ежедневник с рисунками из «Гарфилда».

Я посмотрела на слушателей, оценивая, как они восприняли эту информацию. Все смотрели на меня с каменными лицами. Кроме Тома — он закрыл лицо руками. И кроме Теда — он улыбался. Купер выглядел растерянным.

И тут я заметила папу, он сидел рядом с Купером. «О господи! Папа тоже здесь? Честное слово, это доказывает, что Бога нет».

— Доктор Витч любил Гарфилда, — продолжала я, — Любил настолько, что завел большого рыжего кота, очень похожего на героя мультфильма, и назвал его Гарфилдом. А когда у кота началась болезнь щитовидной железы, доктора Витча не испугали расходы на лечение больного животного, он не стал его усыплять. Он давал Гарфилду таблетки. Вот каким человеком был доктор Витч. Человеком, который любил своего кота Гарфилда.

Я посмотрела на Пэм Не-Зовите-Меня-Миссис-Витч. Она плакала и смотрела на меня счастливым взглядом. Что ж, хорошо: если разобраться, ради них и проводится эта поминальная служба — ради людей, которым был небезразличен доктор Витч. И Гарфилд. Я поняла, что поступаю правильно.

— Когда я видела Оуэна в последний раз, — продолжала я, — он сидел за своим рабочим столом и писал речь, которую собирался произнести в конце месяца на торжественном обеде по случаю выпуска. Церемония присуждения университетских степеней, как сказал мне Оуэн, была его любимым мероприятием, поскольку это праздник успеха и свершений. Успеха и свершений не только студентов, но и всего персонала Нью-Йорк-колледжа. Каждый студент, который заканчивает Нью-Йорк-колледж, — это личная победа не только администрации, но и всего персонала колледжа. — При этих словах я посмотрела на президента Эллингтона. — Всех тех, кто сплотился, чтобы помогать студентам осваивать предметы и получать дипломы, всех, начиная от ассистентов преподавателей, которые выставляют экзаменационные оценки, и заканчивая смотрителями, которые поддерживают классы в чистоте.

Мне бы хотелось сказать, что в этот момент президент Эллингтон встал, заявил, что я права, и объявил, что принимает все условия КРА и забастовка прекращается.

Но он по-прежнему сидел, опустив голову, по-видимому, все еще играл в «фантастический футбол».

— Я мало знаю о том, что будет с нами после смерти. Я ничего не знаю о загробной жизни. Но одно я знаю точно: я знаю, что в этом году на церемонии выпуска в Нью-Йорк-колледже нам будет очень недоставать Оуэна. Меня не покидает ощущение, что его дух будет с нами, Оуэн Витч останется в наших сердцах.

После заключительной части моей речи наступило полное молчание. Потом кто-то захлопал — поначалу только из вежливости. Затем Купер встал со стула и громко зааплодировал.