«Адмирал», я создана покорять твои танцполы.

Между прочим, моим теперешним колонкам мог позавидовать любой из клубов родного городка. Но очень не завидовали слуги, тренер-китаец и Андрей.

Разогревшись под модные танцевальные композиции, окончательно изнурив все существующие мышцы, я решила отыграть «клубничку» (что в нормальной человеческой интерпретации означает «завершить стриптизом») и податься в душ.

Мне бы прикрыть дверцу плотнее, запереть замочек… но какой там! Это же скучно и постная фигня. Ага.

И я отдалась относительно плавной мелодии, которую брутальные самцы чарующими голосами превращают в тяжелый рок.

Теряю стыд и совесть, покоряюсь ритму, позволяю страсти разливаться по венам. Увлекает, затягивает, круче самой забористой травки. Черная текила прямо в кровь, разжигает воображение и дарит невыносимую легкость бытия.

«Под такую музыку нужно не плясать, а развратом заниматься», — улыбаюсь отражению в зеркале.

Бедра выписывают восьмерки, зигзаги, совращают невидимых зрителей. Приподнимаю юбочку, выгибаюсь, облизываю губы. Пора бы распустить волосы, собранные в пучок-луковку на затылке. Светлые локоны рассыпаются по обнаженным плечам.

Пробуди в себе зверя, позволь тьме овладеть тобой, ядом пропитать плоть, отнять последние вспышки светлых эмоций. Пусть пламя сжигает дотла. Лишь сгорев, возрождается Феникс.

Мелодия проведет в запретные чертоги, покажет путь, сделает плохой девочкой.

Где то яблоко? Я готова укусить. Нырнуть в пропасть, рискнуть, поставив на кон самое драгоценное. Ощути порыв ветра, не оборачивайся назад, не сгибай спину. Только вперед, обдирая руки в кровь, до жесточайшей боли, сквозь семь кругов подземного царства.

Юбочка отправлена на пол. Избавляюсь от сверкающего топа, далее следуют эротичные перчатки. Кому-то не хватает профессионализма, но для новичка вполне сойдет. Тем более после пыточных нагрузок в течение трех недель!

Любуюсь своим почти идеальным телом. Тщетно пробую отыскать кубики на животе. Эх, не судьба… но выглядит неплохо, подтянуто и сексуально.

Песня завершается, а я не тороплюсь совершать омовение. Верчусь перед зеркалом как обезьяна. Наслаждаюсь эстетически.

— Если б могла, сама бы себя трахнула, — всегда мечтала сказать эту фразу.

И мое сердце останавливается, когда чуть хрипловатый, проникающий под взмокшую кожу голос произносит:

— Я рад помочь.

Инстинктивно прикрываю грудь, ведь лифчик даже не собиралась одевать. Пытаюсь урезонить сбившееся дыхание.

— Я скучал.

Фон Вейганд включает ту же самую композицию на повтор, подходит ко мне, прижимается сзади, поворачивает лицом к зеркалу.

— Сделай еще несколько таких движений, — шепчет он и трется бородой о мою абсолютно восстановившуюся щеку.

— Каких? — уточняю одними губами, почти беззвучно.

— Бедрами, — многообещающая улыбка сулит долгую ночь.

Но я не возражаю. Не умею возражать, когда оказываюсь в колдовских объятьях.

«Береги зад, тупица», — тонко намекает внутренний голос.

Предпринимаю опасные маневры, бесстыдно использую пятую точку. Вспыхиваю, уловив мгновенную реакцию оппонента.

— I just want you (Я просто хочу тебя), — говорит фон Вейганд, ловко стягивая мои трусики до лодыжек.

Название песни или скрытое признание, за которое жертве придется сполна ответить позже? Стараюсь не думать и не бояться. Надоело.

Все происходит иначе, по-новому, словно приятное исключение из четкого свода маниакальных правил.

Он впервые разрешает мне быть сверху. Разрешает… скорее, заставляет, пробует неизвестный стиль игры, контролируя процесс до последнего и в деталях. Его пальцы направляют, регулируют движения, задают желаемый курс.

И я застываю между страхом и торжеством, обращаюсь в кусок льда, охваченный пламенем.

Стихией нельзя управлять. Покорить невозможно.

— Хочу тебя, — прижимаюсь к нему плотнее, касаюсь губ, но не целую, а прикусываю, слегка сжимаю зубами.

— Ты не знаешь, — он наматывает на кулак мои волосы, вынуждая отстраниться, а в его глазах мерцает лик безжалостного зверя.

— Научи, — требую с вызовом.

Вскрикиваю от неожиданности, когда фон Вейганд резко переворачивает меня на спину и занимает привычное положение хозяина. Обнимаю его ногами, льну ближе, царапаю широкую спину ногтями, выжигаю тавро. Преклоняюсь, но не сдаюсь. Дерзко смотрю в бездну, затрагиваю настоящее.

Обмани новой колкостью, ударь сильнее, накажи безразличием, порази яростью. Заставь холодеть сердце, объятое пламенем. Испытай на прочность.

Все вытерплю. Ибо ты мой.

О самых важных и значительных моментах глупо рассказывать напрямик.

Даже наш преподаватель по философии (в прошлом — военрук) не торопился освещать тему лекции сразу. Он воспевал счастливую молодость в армии, описывал привычки любимого кота, демонстрировал перочинный нож, носимый для самозащиты, делился секретами о том, как изготовить коктейль Молотова в домашних условиях, строил теории о масонах и обещал поучаствовать в Бильдербергской конференции. Короче, выкладывался на тысячу процентов, дабы за последние минуты пары в ничтожном рывке до спасительного звонка вскользь упомянуть Канта и «вещь в себе».

— Дома повторите про этого… как его? Канта и «вещь в себе», — заявлял он и сурово грозил пальчиком: — Я вам все не просто так говорю. В этом мире все не просто так.

Судьбоносные решения не терпят поспешности. Судьбоносные события — тем более.

«Жутко сопливым страстям по дону Родригу» понадобилось сорок серий для представления Анны-Марии, о которой слышали все, но не видел никто, два сезона ушло у дона Хуана на рытье подземного хода пластиковой ложкой, что в реальной жизни потребовало бы гораздо больше времени и определенно больше ложек.

Не обладаю словоохотливостью препода по философии (к счастью для вас) и не умею закручивать лихие сюжетные ходы, подобно сценаристам популярных сериалов (к сожалению для меня). Поэтому скромно предлагаю заварить чашечку кофе или чая, прихватить сигаретку или конфетку, приготовиться к длительным предварительным ласкам и…

И мы начнем с утра, которое вечера мудренее.

***

«Хорошо», — пришла очередная дурацкая мысль в беззаботную голову.

Первые лучи солнца поразительно располагают к идиотизму, особенно меня. Особенно после удивительно упоительной ночи. Так и подмывало затянуть какую-нибудь слезоточивую романтическую песенку, пуститься в пляс и научиться делать тройное сальто назад, ведь от него непременно должна исходить значительная польза.