— Что ещё? — Пленник подался вперед и вопросил громким шепотом: — А разве нашей общей тайны недостаточно?

То, что произошло дальше, оказалось для Хагена полной неожиданностью: в глазах Крейна сверкнули искры — и Аквила вспыхнул, словно факел. Это было до того страшно, что пересмешник застыл с открытым ртом, и голос капитана донесся до него издалека: «Не стой столбом, гаси его!» Тело Хагена выполнило приказ быстрее, чем он успел это осознать — руки схватили ведро, выплеснули воду, а потом пересмешник развернулся и бросился прочь из каюты, словно по пятам за ним гнался Великий шторм. Опомнился Хаген только у фальшборта, где его вырвало желчью.

«Всё в порядке…» — хрипло пробормотал он в ответ на чей-то встревоженный возглас. Какая всё-таки удача, что Эсме этого не видела! «Всё в порядке, — повторил он шепотом. — Просто Феникс вырвался на волю и спалил высокомерного наглеца. О-о, Эльга!..» Отвратительный горелый запах, казалось, шел отовсюду, и Хаген сейчас охотнее вдыхал бы полной грудью рыбную вонь, которая так раздражала его накануне ночью в хижине. Он видел не раз, как Феникс сжигает морских тварей дотла, и даже успел к этому привыкнуть, но произошедшее напомнило об истинной сущности их капитана.

Какой-то шум позади заставил его оглянуться: на палубе показалась весьма странная компания — двое матросов тащили кого-то, закутанного в просторный черный плащ с капюшоном; светловолосый парнишка-целитель шел следом, с трудом переставляя ноги. Обгорелая куртка, выглянувшая на миг из-под плаща, заставила Хагена вздрогнуть, но почти сразу он осознал, что Эйдел Аквила благодаря стараниям служителя Эльги всё-таки остался жив — и, похоже, его собираются препроводить на фрегат и отпустить восвояси.

Так оно и вышло.

На сей раз Хаген вспомнил не Заступницу, а морскую мать: фрегат Аквилы был отпущен на все четыре стороны, вместе с матросами и наместником, которому Феникс здорово подпалил шкуру. «Неужели он всё рассчитал заранее? — спрашивал себя пересмешник. — И для этого приказал мне притащить воду? И целителя оставил под рукой? Но зачем всё это, если Аквила теперь знает, кто он такой на самом деле…»

Появился Крейн — бледное лицо, тяжелый взгляд, — начал отдавать приказы. Хаген слушал вполуха, как будто это вовсе его не касалось; слова не сразу обретали смысл. Они возвращаются в порт? Вполне логично. Но что будет дальше?

— Ты что-нибудь узнал? — Джа-Джинни опустился на палубу, и от огромных крыльев сразу стало тесно. Крылан уставился на капитана огромными глазами, на его лице отражалось нетерпение. — Никогда не поверю, что ты мог его отпустить просто так!

— Узнал, — ответил Крейн ровным голосом. — Собственно, всё оказалось очень просто, мы могли бы догадаться и сами.

— И что теперь? — требовательно спросил Джа-Джинни.

— Увидишь, — проронил капитан и отвернулся.

Только Хаген понимал, отчего Феникс так странно себя ведет, хоть он и предпочел бы ничего не знать. Крылан же понятия не имел о произошедшем в каюте; он недоуменно нахмурился, взглянул на капитана с сердитым удивлением.

Крейн, между тем, вспомнил о пересмешнике…

— Ты хорошо его рассмотрел?

— Да, — Хаген опустил голову. Вот зачем его позвали, получается. — Изобразить его будет сложновато, потому что я немного ниже ростом.

— Но возможно?

— У нас свои секреты, — пересмешник невольно улыбнулся. — И я никогда не взялся бы за невозможное дело. Так у вас, капитан, есть планы относительно этого… Эйдела?

— Планы были, — Крейн тяжело вздохнул. — Я тоже иногда ошибаюсь, но на этот раз всё сложилось даже удачнее, чем было запланировано… хотя и не во всех смыслах. Я рассчитывал удержать его, а взамен отправить тебя — чтобы выведать тайну этой черной твари.

— Не понадобилось?

— Нет, — хмыкнул Феникс. — Он сделался весьма сговорчив после того, что я ему показал. Тебя это тоже проняло, ведь так?

Вспышка — и человек превращается в факел.

Как всё просто…

— Капитан, я не понимаю, — сказал Хаген. — Зачем нужно было открывать ему правду, а потом отпускать живым? Ведь теперь все узнают, что Кристобаль Крейн — на самом деле Кристобаль Фейра! Матросы молчат, да и я молчу, а чужие языки не укоротишь. Да не пройдет и месяца, об этом будут болтать во всех портах!..

Он наконец-то осмелел и взглянул Крейну в глаза; капитан смотрел на своего матроса отрешенно-задумчиво — он как будто отдалился от «Невесты ветра» и всех, кто был с нею связан. У Хагена защемило сердце: интуиция подсказала пересмешнику, что за слова прозвучат сейчас.

— В этом мире нет ничего бесконечного, Хаген. Рано или поздно правда открылась бы. Время капитана Крейна подходит к концу, разве ты сам этого не чувствуешь?

Пересмешник хотел возразить — но не сумел подобрать слова.

— Тебе впору гордиться, — сказал Феникс с усмешкой. — Попадешь в легенду — да чего уж там, давно попал! Будешь правнукам рассказывать о нашем путешествии… лет этак через двести.

— Я бы предпочел через двести лет с вами вместе за бутылочкой хорошего вина вспоминать о былых годах! — выпалил Хаген, осмелев.

— Не знаю, — капитан отвел взгляд. — Огонь вечен, пока горит. Что будет завтра или через двести лет? Пожар, уютный очаг, пепел? Не знаю…

Они надолго замолчали; Хаген ощущал себя полностью сбитым с толку, а Крейн не считал нужным что-то объяснять. «Невеста ветра» приближалась к гавани, рассекая серебрящиеся волны. Пересмешник осторожно выглянул за борт — у него кружилась голова от усталости — и увидел блестящие черные спины дельфов, которые почетным эскортом сопровождали фрегат. Интересно, что разузнал капитан у своего пленника? Хаген хотел спросить Крейна об этом, но неожиданно для самого себя задал совсем другой вопрос:

— Капитан, вы знали того, чье лицо…

— Да, — перебил Крейн. — Маркус Фиренца, я случайно познакомился с ним лет двенадцать назад. Один из птенцов Соловья, необыкновенно талантливый… он мог бы стать великим художником, но всё бросил после смерти учителя. Ты, судя по всему, встретил Маркуса раньше, потому что запомнил его без отметины от удара плетью…

Пересмешник сглотнул и отвернулся, чтобы не показать свой внезапный страх — а потом сообразил, что это бесполезно. Хаген теперь знал, что увидит в зеркале — красивое лицо с тонкими чертами и изогнутыми бровями, правая выше левой. Лицо человека, чью жизнь он уничтожил.

Крейн не заметил смятения собеседника — или не захотел заметить. Вздохнув, прибавил грустным голосом: «Жаль, ему недолго довелось творить», — и отправился на нос корабля, где нахохлившейся птицей восседал Джа-Джинни, всё ещё обиженный на капитана. А Хаген торопливо стер со своего лица черты художника, словно испугавшись, что они останутся навечно.

Но это не помогло успокоить пробудившуюся совесть…

Нами ждал их на пристани, нетерпеливо ходил кругами. Исподволь наблюдая за капитаном, Хаген почувствовал: Крейну не терпится поскорее спрыгнуть на причал. Но человек, рискнувший на такое, отделался бы в лучшем случае сломанными ногами, да и то — при очень большом везении. Поэтому магус не двинулся с места до тех пор, пока с борта не сбросили веревочную лестницу. Хаген и Умберто спустились вместе с капитаном, следом за ними слетел и крылан.