* * *

Передовой монгольский тумен вел младший сын Великого Чингиса — молодой и храбрый хан Кюлькан, приходившийся Батыю дядей. Кюлькан был толковым военачальником — недаром именно ему племянник доверил командование передовыми монгольскими подразделениями, но помимо этого он был еще и смел до безумия, ибо любил в нарушение всех монгольских традиций лично участвовать в бою. Поэтому когда ему доложили, что у Коломны стоит готовая к бою русская рать, то Кюлькан сразу понял, что удача сама идет к нему в руки и у него есть шанс навеки прославиться в монгольских сказаниях. Выслав вперед разъезды, которые веером рассыпались по окрестностям, молодой хан велел войскам готовиться к бою и стал сосредотачивать свой тумен на берегу Оки. Кюлькан не спешил, он прекрасно понимал, что у него есть время до подхода других царевичей-соперников, а потому готовил атаку на русские полки особенно тщательно. Он считал подарком судьбы, что русские решили сразиться с монголами в поле, поскольку не сомневался в том, что его нукеры сумеют опрокинуть их ряды. Однако сведения, которые привезли разведчики, вселили в хана тревогу — дело в том, что густые леса мешали развернуться монгольской коннице и охватить русские войска с флангов — а атаковать в лоб Кюлькану очень не хотелось. В итоге молодой военачальник принял компромиссное решение — послал гонцов к остальным чингисидам с вестью о том, что русские вышли в поле для битвы, а сам повел свой тумен навстречу врагу. Хан хотел расстроить русские ряды атаками конных лучников, а потом, когда подойдут остальные тумены, нанести по ним сокрушительный удар и разбить наголову. Загремели монгольские барабаны, и тысячи всадников пошли в атаку на русский строй — с диким визгом помчались вперед нукеры, на ходу натягивая луки.

Но у русских воинов было чем встретить степняков, вперед выдвинулись лучники и воины с самострелами — воткнув в снег большие, в рост человека, щиты, они прицелились и дали залп — железный смерч хлестнул по монгольским рядам, и десятки всадников вместе с лошадьми покатились по снегу. Укрываясь от вражеских стрел за щитами, стрелки посылали в степняков сотни стрел, выбивая меткими выстрелами людей и коней. Вновь загремели барабаны сотников, и монголы, развернув коней, начали стремительно уходить в сторону Оки, где хан Кюлькан строил свои тысячи для новой атаки. Гонцы уже донесли ему, что по реке подходят тумены остальных царевичей, и потому молодой дядя Батыя решил схитрить и ударить по русским полкам первым. Ведь если что-то пойдет не так, то можно будет попросить помощи у родственников — все равно слава победителя русских будет принадлежать ему, ведь он первый вступил с ними в бой! Поставив в первые ряды тяжелую кавалерию, Кюлькан скомандовал наступление, и когда тысячи всадников пошли в атаку, то он в окружении телохранителей не спеша поехал за ними. Видя приближающуюся конную монгольскую лавину, русские стрелки дали по ней последний залп и, подхватив щиты, стали уходить за строй пеших ратников, которые теснее смыкали ряды и уплотняли боевые порядки. Строй русских полков мгновенно ощетинился копьями, рогатинами и кольями — вся масса монгольских всадников ударилась об него, заколебалась, а потом откатилась назад, оставляя сотни исколотых и изрубленных мертвых тел.

Хан Кюлькан не поверил своим глазам, когда увидел, что его воины не сумели прорвать русские ряды и отступили, но сотники остановили отход, перестроили своих всадников и вновь повели нукеров в атаку. Вновь монгольская волна ударила в русский строй, и снова ратники приняли багатуров на топоры и рогатины — воины отчаянно кололи, рубили, резали наседавших ворогов, и снова вал степной конницы покатился назад, устилая истоптанное поле телами павших товарищей. Кюлькан впал в ярость и хотел лично броситься во главе своих телохранителей в бой, но вовремя одумался и стал ждать, когда тысячники соберут свои потрепанные войска. Однако хан осознал и то, что с одними своими нукерами он не прогонит русских в город, и потому, когда увидел, что от Оки идет еще один тумен, решил собрать все силы в кулак и сломить сопротивление суздальских и коломенских полков. Монгольские тысячи снова навалились на русский строй, и сеча закипела по всему полю — степняки стремились разорвать ряды русских ратников, но те, упорно отбиваясь, смыкали шеренги, продолжая сдерживать их натиск. По-прежнему реяли над полками суздальские и рязанские стяги, ратники не щадили себя в бою, сходясь в яростных схватках с ханскими багатурами, — и вновь монголы откатились. Степняки просто не выдерживали длительного и яростного рукопашного боя, в котором преимущество было не на их стороне, их боевой порыв исчезал, сменяясь неуверенностью и страхом. Но третий подошедший тумен вновь придал Кюлькану уверенности, и когда орда снова ударила по русской рати, строй полков затрещал и стал распадаться на части. Клубы черного дыма, которые стали подниматься в тылу великокняжеского войска, дали знать князю Всеволоду, что его время пришло.

Удар владимирских и суздальских конных дружин был стремителен и страшен — смяв и разметав оказавшиеся на их пути монгольские сотни, гридни клином пошли сквозь боевые порядки степняков, круша и сминая все на своем пути. А когда с фронта навалились на ворогов пешие полки, ряды кочевников смешались, и они стали разворачивать коней, а затем и вовсе обратились в паническое бегство. Вот этого позора Кюлькан уже не смог вынести — выхватив из ножен саблю, он поскакал наперерез бегущим, пытаясь остановить охваченную паникой толпу, в которую превратилось непобедимое монгольское войско. Хан оказался в самой гуще бегущих нукеров, где на него никто не обращал внимания, и тщетно размахивал бунчуком его тургауд, пытаясь прекратить это бегство. Кюлькан так и не понял, как он оказался перед несущимися вперед суздальскими гриднями, хан развернул коня, но было уже поздно — страшный удар шестопера обрушился на голову младшего сына Потрясателя Вселенной и поверг его под копыта бешено мчавшихся лошадей.

* * *

Когда Батыю доложили о разгроме тумена хана Кюлькана, то он сначала в это не поверил, а когда же до завоевателя все же дошел смысл происходящего, то он действовал быстро и решительно. Темники и тысячники лично останавливали бегущих монголов и отводили их в сторону, а свежие тумены ударили по владимиро-суздальской дружине. В азарте погони воины Всеволода оторвались от главного строя, и теперь наступила расплата — их зажали превосходящие силы врага и старались взять в кольцо, обходя с флангов и тыла. Оставшиеся тумены навалились на пешую рать, и под этим страшным натиском русские войска начали пятиться к Коломне. Тщетно Всеволод пытался пробиться к пешим полкам — монголы наседали со всех сторон, и князь решил прорубаться к лесу, где глубокие снега должны были задержать преследующих монголов. Отступавшие воины князя Романа и Еремея Глебовича могли видеть, как владимирский стяг реял над полем боя, а затем резко двинулся к лесу, заколебался и упал — русское воинство охватило отчаяние, поскольку шансов на победу оставалось все меньше. А смертельная петля вокруг полков уже затягивалась — оправившиеся от столкновения с суздальскими дружинами монгольские тысячи прямо по льду Москвы-реки двинулись к Коломне, обходя с фланга поле боя. Князь Роман и воевода Еремей решили увести войска за надолбы и там, используя городские укрепления, продолжить сражение — но когда они к ним подошли, то воевода был сражен монгольской стрелой, а в его полку возникла неразбериха. Организованного отхода не получилось — русская рать оказалась прижата к надолбам, часть воинов продолжила бой, а часть стала пытаться уйти за укрепления. Единый строй распался, пали суздальские стяги, и теперь каждый сражался, как мог, пытаясь спасти свою жизнь, лишь московское ополчение сохранило строй и сумело не только пройти за надолбы, но и организованно отступить с поля боя, перейдя по льду речку Коломенку, а затем выйдя через лес на московскую дорогу. Отступали быстро, отражая налеты монгольских всадников, которые никак не могли окружить москвичей — засыпанные снегом леса вдоль дороги не позволяли степнякам проделать этот маневр. Да и сумятица, возникшая в монгольском войске, когда обнаружилось, что хан Кюлькан убит, благоприятствовала отступлению и бегству с поля боя как одиноких воинов, так и целых отрядов. Вся эта масса вооруженных людей бросилась либо в окрестные леса, либо на московскую дорогу — вместе с московскими ратниками уходили и те, кто сумел к ним присоединиться, а многие отряды, сокрушая пытавшихся остановить их монголов, двигались следом за ними. Тех же из воинов, которые продолжали сражаться у надолбов, постигла печальная судьба — нукеры расстреливали их из луков, а затем атаковали в конном строю, рубя своими кривыми мечами. Для князя Романа тоже было все кончено — со своими гриднями он прорвался было к Коломне, но тут увидел идущие от Москвы-реки монгольские тысячи и понял, что ему уже не спастись. Собрав вокруг иссеченного и пробитого стрелами рязанского стяга немногих уцелевших гридней, князь поднял двумя руками свой тяжелый меч и погнал коня в самую гущу нукеров.