Всегда дарил мне какие-то изысканные подарки. Привозил их отовсюду. На день рождения, на 8 Марта, на Новый год… Не любил формальных поздравлений – но обязательно дарил милые подарки. У меня в доме их огромное количество: помимо рисунков, это керамика, платки, музыкальная шкатулка. А когда он ездил за границу, всегда привозил что-то интересное. Он любил делать приятное людям. И учил меня этому. Как-то увидел у меня редкую книжку о Блоке. Тут же попросил: «Подари ее Ие» (Саввиной) – она собирала книги о поэте. И я дарила…

Был очень щедр. Пришел, например, однажды в синей кофте, снял ее и говорит:

– Знаешь, по-моему, эта кофта больше подходит тебе, а не мне. Она тебе больше идет. Я хочу ее тебе подарить.

Снял ее с себя и положил. Я сопротивляюсь:

– Нет, я твою кофту не буду носить.

– Ну, пожалуйста. Я прошу. Мне очень приятно будет. …И сегодня я постоянно наталкиваюсь на какую-то вещь, связанную с Юрой…

Он иногда, например, спрашивал:

– Что мне Ефремову подарить?

Я советовала всегда одно и то же:

– Нарисуй ему что-нибудь – он будет счастлив.

И Юра рисовал и шел к нему на день рождения со своей работой. Наверное, у Олега Ефремова собралась немалая коллекция.

* * *

Его первая выставка готовилась незадолго до смерти. Он позвонил мне и попросил:

– Я сейчас болен, не могу сам зайти за работами. К тебе придет Михаил Михайлович, который организует в Ермоловском музее мою выставку. Отдай ему тогда две работы – «Три сестры» и Раневскую из «Вишневого сада».

Потом я еще отдала на выставку картину «Осень».

Часто он разговаривал со мной по телефону и одновременно рисовал – у него была такая манера. Я даже подарила ему гибкую настольную лампу, чтобы было удобно.

А то вдруг объявлял: «Я начинаю подготовку к Новому году…» Значит, он рисует астрологических зверюшек. Если «мышиный» год – то я получаюсь мышкой со свечкой, в шубке и в сапожках. Он делал такие подарки-рисунки всем своим приятелям, и моим тоже. Просто просил: «Передай, пожалуйста, от меня поздравление…»

Ночью вдруг позвонит:

– Давай будем разговаривать, а то у меня нет вдохновения рисовать.

И вот мы разговариваем, а я представляю, как он одной рукой рисует, выводит изящные черточки, а другой рукой держит трубку, иногда прижимая ее к плечу.

К своему рисованию он относился как к хобби. На самом деле он был талантлив и как художник.

Я считаю, что, если человек талантлив, он талантлив во многих проявлениях.

Юра был именно таким. Он был талантлив во всем – и в творчестве, и во взаимоотношениях с людьми (хотя у него и проглядывали иногда эгоистические черты, но этого не могло не быть совсем у творческой личности).

* * *

Мама моя в это время была уже больна. Сказывался возраст… Но у нее была прекрасная память, и мыслила она отлично. Они с Юрой очень много беседовали. Он относился к ней с почтением, уважал, любил. Моя мамочка тоже очень полюбила Юру. Она даже подарила ему какие-то фотографии с надписью. А вообще она актеров воспринимала с юмором и с какой-то теплой иронией. И они это ощущали.

Юра великолепно играл Фурманова. Но мама моя вообще была человек с гипертрофированным чувством юмора. И, как пересмешник, относилась несколько скептически ко всему, что видела. Мы с ней очень часто подолгу смеялись над разными сюжетами. Юра же не был веселым, жизнерадостным человеком. Он был как вещь в себе, хотя со мной не был особо скрытным, делился многим… И я хранила его тайны. Он мог меня и не предупреждать, и так было ясно: то, о чем мы с ним говорим и что обсуждаем, не должно выходить за пределы этой комнаты.

* * *

У меня очень часто собирались гости: на блины на Масленицу, на куличи на Пасху…

И Юра с удовольствием участвовал в православных праздниках. Но… Я его никогда не видела в церкви молящимся, хотя он относился к религии с пиететом. Я также не видела, чтобы он крестился перед спектаклем. Он не был суеверен. У него было в высшей степени серьезное отношение к своему актерскому делу.

Он безумно переживал, когда умер его отец. Это для него была жуткая трагедия. Он обожал своего отца, капитана первого ранга. А потом заболела мама, и он снова сильно переживал. Он очень любил маму, сестру. И что удивительно – даже спустя много лет после окончания школы дружил с одноклассниками из подмосковного Красногорска.

* * *

Он любил слушать разную музыку, но особенно почему-то оперную. А у меня в то время была записана вся опера Верди «Набукко». Ему безумно нравился хор в третьем акте… И всякий раз, когда он приходил, непременно просил: «Давай послушаем!»

И еще я ему привила любовь к творчеству моего любимого американского певца Ната Кинга Колла (он умер в 1963 году, сейчас прелестно поет его дочь Натали). Он исполнял баллады под джаз. Юре очень нравилось.

* * *

Однажды в ВТО был вечер дочери Аркадия Исааковича Райкина – Кати. Она пригласила Юру. А Юра, естественно, пригласил меня. Мы с ним пошли в ВТО и сидели в первом ряду. А потом, во время перерыва, Юра предложил пойти за кулисы, ему хотелось поздороваться с Катиной мамой и с Аркадием Исааковичем.

Мы отправились за кулисы. Я осталась в сторонке, разговаривала там с актрисой Аллой Покровской, а Юра подошел к Катиной маме… А у меня были светлые волосы и прическа такая же, как у Юры. И вдруг ко мне подходит Катя и говорит:

– Ой, здравствуйте, я хотела с вами познакомиться. Я за вами наблюдала со сцены и сразу поняла, что вы Юрочкина сестра. Вы рядом сидите и так похожи друг на друга – у обоих одинаковые прически.

Она приняла меня за его сестру.

И такой же случай произошел некоторое время спустя.

Я не видела «Обломова», и Юра очень переживал, что я не видела такую замечательную картину, где он так хорошо играет. И вот в каком-то НИИ был вечер, где шел этот фильм. Юра позвал меня.

Туда же приехала Елена Соловей из Ленинграда. Мы стоим, Лена подходит. Юра говорит:

– Лена, познакомься…

А Лена его перебивает:

– Я поняла – это твоя сестра.

А он взял и подтвердил.

Так у нас пошло – сестричка и братик…

* * *

Сказать откровенно, с Ритой, своей родной сестрой, у него не было такого душевного взаимопонимания. То, что мы смотрелись как брат с сестрой, меня очень привязывало к Юре. Его заботливость носила именно такой сердечный, братский характер…

Он любил приглашать меня на всякие «культурные» мероприятия. Особенно часто мы с ним бывали во МХАТе. Однажды, зимой 1987 года, там организовали вечер духовной музыки. Я была рада, что он меня пригласил. И было очень приятно, что я пошла с ним, – было с кем обменяться впечатлениями. Ведь у нас часто случалось так: я начинаю говорить какую-то фразу, он ее заканчивает – и это оказывалась одна и та же фраза.