так просто и отдал? – усомнился копиист, вспомнив, с какими трудностями столкнулся он сам, получая разрешение на временное изъятие книг из монастырских книгохранилищ.

А тут так просто взяли и передали из одной обители в другую.

– Зачем же сестрам понадобились «Рафли» и «Аристотелевы врата»? – озадачился Иван.

Книги эти были самого что ни на есть сомнительного, с точки зрения официальной православной церкви, содержания. «Врата» так вообще при тишайшем Алексее Михайловиче угодили под запрет.

– Кто ж его знает? – почесал лысую макушку инок. – Сказывали, что вроде приютилась в Покровской одна девица, зело знатная и ученая. Внесла богатый вклад в обитель. Вот для нее, будто бы, матушка и расстаралась.

Вот тебе и на! Что ж это за девица такая, которую заинтересовали «отреченные книги»? Не его ль Брюнетта, часом? Да нет, она ведь только недавно приехала в Вологду.

– А у вас они откуда взялись? – не унимался копиист.

– Эфти-то? – нахмурил лоб библиотекарь. – А от патриарха Никона остались, кажись. Ну-кось, дай взглянуть, где они расписаны.

Пошел вдоль полок, ведя заскорузлым пальцем по корешкам книг. Остановился в одном месте и поцокал языком.

– Во, вишь как, – похвалился он. – Стар уже, а все помню, будто молодой. Вот здесь и хранились. Все Никоново собрание и есть. «Требник», «Молитвослов», «Минеи». И эти, рафлевы книжицы, тож. Помню, была среди них еще одна. «Семизвездник», что ли? Но та уже давно пропала, еще при государыне Анне Иоанновне. Вон, даже вымарана начисто.

Никон? Ну да, все верно. Именно здесь опальный патриарх провел самые тяжелые пять лет своей ссылки – с 1676 по 1681 год.

А до этого десять лет томился заточенным в соседнем, Ферапонтовом монастыре. Хотя назвать это «заточением» вряд ли можно. Не смирившись с утратой своего влияния, капризный и властный Никон не переставал надеяться на скорое возвращение государевой милости и требовал от монахов патриарших почестей и привилегий.

Монастырские власти, не уверенные в том, что бывший патриарх не окажется снова в Москве, покорно выполняли все его требования. По указанию Никона для него были выстроены особые хоромы, а посреди Бородавского озера из камней крестообразно насыпан остров, на коем Никон водрузил деревянный же крест и подолгу проводил время в молитвах да уединении.

Что ж, самое время поспешить в Ферапонтов. Возможно, там еще сохранились какие-нибудь следы.

Сердце, однако, подсказывало, что вряд ли. Уж больно прытки оказались святые сестрицы. Куда за ними угнаться на санях, пусть и запряженных тройкой с колокольцем?

А колоколец печально звенел в такт его мыслям.

Чем же могут быть заняты думы здорового юнца? Уж верно не пыльными харатьями да пергаментными книгами. И даже не чарой зелена вина.

Все так. Иван думал о ней, о Брюнетте.

Играя, мальчики желают ясна ведра, Прекрасно дав тебе лице природа щедра, В меня влияла страсть желать твои красы, Те после солнца ждут прохладныя росы, Я после, как бы твой взор узрел, свет милый, Тот час бы мысли все откинул прочь унылы И милости росы твоих бы ожидал…

Никак не мог взять он в толк, что с ним, собственно, происходит. Мало ль в его жизни было смазливых бабенок? Да пруд пруди! Стоило ему лишь выйти на Невскую першпективу, как девчонки так и зачинали виться вокруг него змейками. Ему даже приходило на ум сравнение себя с неким индийским факиром, играющим на дуде и своею музыкой заставляющим кобру выделывать па в такт завораживающим звукам. Видел как-то таковое представление в ярмарочном балагане, и оно навсегда запало ему в память.

И чего они в нем находят? Ну, не урод, положим. Даже можно сказать, красавец, хотя и не писаный. Густые русые волосы до плеч, румянец во всю щеку, серо-зеленые глаза. Стать не богатырская, в гвардию не возьмут, а и не хилый недоросток. Руками подкову согнуть может. И в фехтовальных забавах часа два простоит без одышки. Да ведь девицам не того надобно.

Краса и крепость телесная – это еще полдела. Надобно ж доказать, что ты не лыком шит. Ну, продержался в любовной возне молодцом полчаса-час, а что дале? Конфузия после недолгой баталии? Чтоб закончить все великой викторией, следует поболе постараться.

Защитницы тех крепостей, кои довелось брать Ивану штурмом, в конце концов, всегда вывешивали белые флаги и кричали победителю виваты. Кто этак тихонечко, едва слышно, уткнув ему в разгоряченное плечо зареванный носик, а кто и в полный голос, по-звериному рыча и царапаясь.

Однако то был лишь зов естества, молодой плоти. Душа же его молчала.

Но ныне, знай