и верь, что дух мой воспылал, Зажженной красотой твоей, зажженной взглядом. Как в жаркой день к ключам бежит пастушка с стадом, Или в кустарниках спешит себя укрыть, Отраду там себе желая получить, Так тщусь и я себя скрыть от любовна зною, В твоих красах ищу прохладного покою.

Нет, положим, раз или два его таки доставал Амур своими стрелами. Но предметы воздыханий были столь недосягаемы, что через месячишко-другой любовная тоска улетучивалась.

Так, например, случилось у него с Лизаветой Михайловной.

Когда стал вхож в дом Ломоносова, он втрескался в профессорскую дочку по уши. Одно время даже перестал являться к Михайле Василичу, чтобы не встречаться с «ангелом неземным» (академик же отчего-то все звал ее «кузнечиком»), за что получил немедленную взбучку от тяжелого на руку наставника.

Явился тот к нему в дортуар[11] и едва ли не за шкирку отволок нерадивого помощника к месту службы. Не желая слушать никаких оправданий. Это отеческое наставление и привело Ивана в память. Он стал смотреть на Лизу другими глазами. Словно на младшую сестрицу, что ли.

Другой раз это произошло год назад.

На машкераде в доме у президента Академии, куда привел его Ломоносов, поэт встретил прелестную Маску. Сказать, что все было при ней – значит, ничего не сказать. Это было само совершенство. Идеал женской прелести. Ожившая Венус.

Господин копиист мгновенно потерял голову. Стал столбом возле стены и принялся пожирать свою прелестницу жадным взором.

К нему подходили знакомцы, пытаясь расшевелить. Приглашали на партию в фараон, на чашу вина. Перед носом томного молодого человека вились стайки красавиц, стараясь обратить на себя его внимание. А он стоял и стоял, пожирая несытым взором темные вьющиеся пряди, ниспадающие на белоснежные плечи.

Вывел его из такового полусонного состояния все тот же Михайла Васильевич.

– Что, друг Ваньша, гляжу, понравилась тебе канцлерова племянница?

Словно ушатом холодной воды окатил.

– Канцлера?

– Ну, да, его сиятельства, графа Алексея Петровича Бестужева-Рюмина, сенатора и кавалера. Только намедни откуда-то из провинции приехала. Это ее первый выход в свет. Хороша Маша, да не наша!

То-то и оно, что «не наша». И не будет таковой, как Иван ни тужься. Все верно, надобно рубить дерево по себе. Не суйся с суконным рылом в калашный ряд.

Почти тут же он и забыл о Маске…

С Брюнеттой, получается, у него третий случай. А ведь Бог любит троицу. Ужель и в этот раз все обернется ничем? Нет, невозможно. Никак нельзя такового допустить.

Мечты, мечты…

Протяжный заунывный вой спугнул сладкие грезы.

– Беда, барин! – ойкнул с облучка кучер. – Никак, волки настигают!

Господи, этого еще только не доставало! Иван тревожно пошарил под сиденьем.

К счастью, коробка с пистолетами была на месте, равно как и пороховой припас. Поправил и шпагу. Хотя, конечно, не доведи бог, чтоб пришлось пустить ее в ход. Вряд ли он продержится долго один против целой стаи. Пусть даже и не большой. С серыми лучше держаться на расстоянии. Но с чего бы волкам нападать средь бела дня? Да еще почти вплотную к людским поселениям.

До Ферапонтова монастыря оставалось верст шесть или семь. Авось и удастся уйти от погони.

– Поддай, голубчик! – крикнул Иван вознице. – Только на тебя вся надежда. И на твоих лошадок.

– Да я что ж? И лошадушки, слава богу, справные. Дивно, что даже не брыкаются и не всхрапывают. А ить волки гонят.

Точно, удивительно. Обычно лошади, учуяв серого разбойника, ведут себя не так спокойно.

Господин копиист высунулся в окошко. Кибитка мчалась вдоль заледенелого озера. По левую руку темнел лес. Четвероногих преследователей не прослеживалось. Полно, да не померещился ли им с мужичком вой-то?

Ага, если бы да кабы! Вот снова заскулило, заукало. «А-у-у-у! А-у-у-у!» И следом… лай. Обычный, собачий. Но какой-то тихий и несмелый. Как бы сомневался зверь – брехать или нет. Что за чертовщина?! Откуда здесь взяться собакам? Разве что свора одичавших обнаружилась. Однако час от часу не легче. Что дикий волк, что дикая собака – один хрен.

– К лесу гонят! – встревожился мужик.

– Что-то я ничего не вижу! – нахмурился молодой человек да и взглянул окрест по-особому…

Вот и погоня, словно из преисподней, объявилась. Десятка два или и того больше крупных псов рыжего окраса бежали по обе стороны кибитки, держась на расстоянии в половину собачьего прыжка. Острые морды со злобно оскаленными клыками повернуты к саням, на которых притаились испуганные люди.

Отчего ж не нападают? Каков у них план? И почему их не видно обычным зрением?