Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тогда это не наш профиль… – робко начал майор, но осекся, поймав недовольный взгляд шефа.
– Не умничай! Если что – дело у нас, само собой, заберут. А пока ты мне железно не докажешь, что этот содомит (побывав на Афоне, генерал приобрел склонность к старомодным оборотам речи) себя прирезал из-за неразделенной любви к Шварценеггеру, то будешь рыть носом землю!
Сконфуженный поведением генерала – тот прежде обходился без откровенного хамства, Вадим вернулся к себе и принялся изучать подборку материалов, подготовленную все тем же Кукушкиным.
Фирма, которой заправлял потерпевший, была действительно весьма старой и солидной. Антикварный бизнес семейства Гроссманов начался еще в позапрошлом (м-да!) веке, с прадедушки усопшего – Арона Гроссмана.
Оный был обладателем двух магазинов в Одессе и Санкт-Петербурге, двух особняков и титула купца второй гильдии. Приписка гласила, что поднялся он в основном на золоте, выкапывавшемся тогдашними «черными археологами» из скифских курганов на землях от Тамани до Тавриды. Впрочем, не брезговали и подделками.
Вадим поднял брови в удивлении: Арон Гроссман, основатель дела, был каким-то боком причастен к знаменитой афере с фальшивой короной скифского царя Скилура, два года выставлявшейся не где-нибудь, а в Лувре!
…История началась зимой 1898 года – в конце великого века пара, электричества и дарвинизма и марксизма.
В блистательной Вене, столице двуединой Австро-Венгерской империи, объявился проездом в Париж (в позапрошлом веке по миру можно было ездить без виз) некий негоциант из Одессы, представившийся как Арон Гроссман.
Остановившись в одной из лучших гостиниц, первым делом посетил не биржу, как можно было бы от него ожидать, и не Венскую оперу, а Императорский музей древностей. И не из праздного любопытства. По его словам у него было к директору музея – доктору Бляйхеру – некое конфиденциальное предложение.
Когда Гроссман водрузил на стол директора саквояж из крокодиловой кожи и распахнул его, то герр профессор буквально онемел: внутри оказалась корона-тиара из чистого золота.
Ее украшали выполненные с удивительным мастерством сцены из «Илиады» и «Одиссеи. Вперемешку с ними были картинки из жизни скифов и сарматов – в классическом зверином стиле. Надпись на греческом и скифском гласила, что сие чудо – дар полиса Ольвия царю Скилуру.
На вопрос – откуда взялось это сокровище, Гроссман, не моргнув глазом, объяснил, что невдалеке от Одессы – как раз там где погребены в глубинах курганов руины Ольвии, он недавно прикупил имение. И тамошние «muzjiki», пронюхав о том, что тут поселился антиквар, потянулись к нему, принося украдкой вещицы, найденные в земле или на берегу моря, вымытые волнами. О происхождении вещей они не распространяются – разве что, мол, пошла его «baba» огород перекапывать – а там вот этакое диво…
Так что вещица приобретена законно, и никаких проблем вроде тех, что были у Шлимана, с российскими властями насчет возвращения тиары не будет – слава богу, Россия это цивилизованная страна – а не какая-то там Турция.
Австрийцы, возжелав купить уникальный артефакт, однако, по своей педантичности, все же решили созвать комиссию экспертов, куда пригласили видных австрийских археологов, предъявив им привезенное Гроссманом золото.
Эксперты тщательно сравнили привезенное Гроссманом с аналогичными образцами из коллекций австрийских музеев и каталогов крупнейших мировых музеев. И почти все единодушно подтвердили: перед ними подлинный образчик античного ювелирного искусства редкой сохранности и удивительной красоты.
Завершающим штрихом стало то, что находка оказалась изготовлена из доподлинного античного желто-красного золота, секрет изготовления которого давным-давно утрачен!
Австрийцы пожелали купить сокровище, способное составить конкуренцию знаменитому золоту Трои Шлимана – но увы, Гроссман, заломив нешуточную цену, не соглашался уступить хотя бы грош или пфенниг. Он человек деловой и, уж простите за прямоту, думает не о науке, а о прибыли…
Раскланявшись с опечаленными австрийцами, Гроссман отбыл в Париж, где не мешкая явился к директору Лувра, мсье Бурвэ.
Тот, до которого от австрийских коллег уже дошли невероятные слухи, немедленно созвал экспертный совет музея – и повторилась венская история: все единодушно признали тиару подлинной, уникальной, великолепной, бесценной. И соответственно – достойной занять место в Лувре!
В ответ на вопрос о сумме, за которую он согласится расстаться с древней короной, Гроссман не моргнув глазом назвал совершенно невероятную цифру: двести тысяч франков – что в золоте составляло ни много ни мало – четыре пуда, по русским мерам, веса.
Это намного превосходило все возможные фонды Лувра, но когда мсье Бурве заикнулся насчет того чтобы подождать, пока он оформит запрос в казначейство и утвердит ассигнования в парламенте, Гроссман как отрезал – ждать он не намерен, у него дела в Одессе… Кстати, поступило любопытное предложение из Берлина, из Музея кайзера Вильгельма…
Допустить, чтобы бесценное произведение искусства перехватили проклятые боши, оттяпавшие у ля белль Франс Лотарингию и Эльзас?! Директор Лувра, сломив гордость, побежал с подписным листом по меценатам, и те, проникшись патриотической гордостью, собрали требуемые двести тысяч золотом.
Затем Бурвэ с Гроссманом ударили по рукам, и вскоре корона царя Скилура торжественно заняла место в специальной витрине главного зала Лувра.
Лежала бы она там и до сих пор – да вот выплыла правда на свет божий! Случайно выплыла – потому что старый одесский ювелир-пропойца Шломо Шмульц, хлебнув пару стопок, проговорился в кабаке, что, мол, его работу никакие профессора не просекли…