Пару мгновений Николас Блейз пристально наблюдал за Тремейном, а потом проговорил:

– Живописное местечко, особенно сейчас, когда выпал снег. Странно думать, что в этот самый момент где-то тут может прятаться убийца.

– Действительно странно, Ник, – кивнул Мордекай Тремейн.

Душа его страдала. Давно ставшая частью существа глубокая любовь к добродетели беспомощно протестовала. Неправильно, что жадность и ненависть, страх и насилие проникают в самые прекрасные уголки милой патриархальной Англии. Плохо, что созданная высшим разумом холодная зимняя красота осквернена неспособностью человека жить в ладу с самим собой и с окружающими людьми; что убийство чернеет подобно грязному пятну на безупречно белой скатерти.

Хотелось верить, что влюбленным всегда светит солнце, чувствовать в небесах присутствие Бога и знать, что все правильно в мире, где не звучат фальшивые ноты. Возможно, так проявлялась слабость, сказывалось стремление уйти от реальности, спрятаться от горькой правды бытия. Однако избавиться от собственной души невозможно.

Путники зашагали дальше по снегу, а когда приблизились к церкви, увидели у ворот пастора. Тот сразу узнал Николаса Блейза и кивнул в знак приветствия.

– Доброе утро, – дружелюбно произнес он и, немного помолчав, смущенно добавил: – Слышал страшную новость. Хотел дойти до вашего дома и узнать, не нужна ли помощь, но решил, что не нужно вторгаться, если тебя не просят.

– Очень благородно с вашей стороны подумать о нас, – ответил Блейз. – Полиция уже все взяла под свой контроль. Сделать ничего нельзя, остается лишь сидеть и ждать.

– Ах да, – вздохнул пастор. – Полиция. Офицеры, естественно, заняты расследованием. – Он печально покачал головой. – Бедный мистер Рейнер! Ужасная кончина! Да еще в то время, когда мы должны думать о мире на земле и о милосердии. Вдвойне трагично.

– Наверное, вы много общались с мистером Рейнером? – спросил Мордекай Тремейн.

Пастор покачал головой:

– Я знал этого человека, но, к сожалению, редко видел среди прихожан.

На мгновение сквозь образ священника проступил простой смертный и отдал дань любопытству:

– У полиции уже появились версии и подозрения?

– Если появились, то хранятся в тайне, – ответил Николас Блейз.

Мордекай Тремейн перевел разговор в иное, более безопасное русло:

– Нам очень понравилось пение хора. Голоса звучали прекрасно.

Внезапная перемена темы не огорчила пастора. Напротив, он испытал заметное облегчение, словно пожалел о вопросе и теперь спешил отвлечь от него внимание собеседников.

– Очень рад, – улыбнулся он. – Уверен, что певцы тоже получили огромное удовольствие от выступления в главном доме деревни. Достойная кульминация вечера.

– Участники вашего хора – местные жители? – осведомился Мордекай Тремейн.

Ему показалось, будто пастор замялся.

– Разумеется, я всех их знаю, – наконец ответил он.

– Они из этой деревни?

– Из деревни и из ближайших окрестностей. За исключением Дезмонда Латимера. Впрочем, он тоже свой, хотя живет в одном из центральных графств.

Обманчиво беззаботный вид Мордекая Тремейна скрывал далекоидущие намерения.

– Латимер? Довольно высокий, хорошо сложенный, темноволосый?

– Описание полностью соответствует внешности, – подтвердил пастор.

До сих пор его внимание было сосредоточено на Николасе Блейзе, но сейчас священнослужитель с любопытством взглянул на стоявшего рядом с секретарем скромного джентльмена в пенсне.

– Вы с ним знакомы?

– Пока не представлены друг другу, – пояснил Мордекай Тремейн. – Но я увидел его среди хористов и особенно отметил, потому что, подъезжая к дому, встретил у ворот. Боялся заблудиться в темноте и спросил, где находится Шербрум-Хаус.

Он помолчал в ожидании реакции. Доброе лицо пастора было задумчивым и слегка озадаченным. Тремейн заметил сомнение и продолжил:

– Следует признать, незнакомец удивил необычной внешностью. Похоже, ему есть что рассказать.

– Латимер снимает в деревне комнату. Можете с ним встретиться, – произнес пастор.

– Очень бы хотелось, – признался Тремейн с беспечным видом и, словно между прочим, добавил: – Полагаю, святой отец, все ваши… подопечные покинули Шербрум-Хаус так же дружно, как и явились?

Пастор удивился, не сразу поняв, что подразумевает любознательный джентльмен.

– После выступления? Вы это имеете в виду? Да, мы вышли все вместе.

– Вы уверены? Хор большой. Четырнадцать человек. Думаю, кто-то мог отстать. Заметить непросто, особенно в темноте.

– Четырнадцать? Честно говоря, не пересчитывал. Да, пожалуй, кто-нибудь мог потеряться. Мы выходили отдельными группами… – Священник неожиданно замолчал и встревожился. Смысл разговора наконец-то дошел до него. – Вы ведь не думаете, что кто-то действительно пропал?

– Я лишь хотел узнать, уверены ли вы, что все хористы оставались на месте. Предположим, вам зададут такой вопрос. Сможете ли вы подтвердить, что каждый из подопечных вышел из дома вместе с остальными?

Пастор покачал головой:

– Нет, боюсь, что не смогу. – Он заметно разволновался. – Сожалею, джентльмены, что не имею возможности продолжить беседу. Служба обязывает. Надеюсь, вы простите?

– Разумеется, – кивнул Мордекай Тремейн. – Это вы извините меня за то, что задержал вас своими банальными вопросами. Кажется, становлюсь чересчур любопытным!

Пастор торопливо повернулся, зашагал по дорожке и вскоре скрылся в церкви. Постояв секунду-другую, Тремейн и Блейз пошли дальше.

– Вы совсем расстроили старика, Мордекай, – заметил Николас Блейз. – Он определенно что-то знает, причем об этом самом Латимере.

– Вероятно, – согласился Тремейн. – Когда я спросил, мог ли кто-нибудь из подопечных остаться в доме, сразу стало понятно, что пастор об этом не думал. Но так же было ясно, что в первую очередь он заподозрил именно Латимера. Следовательно, святой отец знает, почему именно эта овечка могла отбиться от стада.

– Хочется его догнать и поставить вопрос ребром, – решительно заявил Блейз, – но скорее всего внятного ответа не последует.

– Не переживайте, Ник. Пастор вряд ли утаит важную информацию. Он не нарушит тайну исповеди в разговоре с нами, но когда придет время, честно изложит офицеру полиции все, что услышал от прихожан.

В деревне теплилась жизнь. Мимо пробежала веселая детская компания с санками, и Мордекай Тремейн проводил ребятишек нежным грустным взглядом. Чуть дальше из ворот гостиницы вышли два явно не местных человека. Одежда выдавала городских жителей, причем оба посмотрели на Тремейна и его спутника так, словно спрашивали, что привело их в Шербрум.