Хотя нет, не голем. Это... Зайка взвизгнула и чуть не упала, разглядев наконец рожу толстяка. Разглядев изюминки вместо глаз.

Даже в ночных кошмарах не видала она такой хари!

- Уйди! – возопила девушка, кидая в чудище стаканом.

- Я-а-а Кала-а-ач!.. – произнесло оно странным хрустящим голосом. – Ты-ы-ы не пла-а-ачь!..

Зайка забилась в самый угол своего островка отдохновения. Сжавшись в комочек, она мелко дрожала. Смотрела, как нелепое создание бродит под ее навесом, и тряслась от ужаса.

Калач шумно ворочался, ощущая брожение в своих недрах. Он искал еще одну бутылку живительной глазури – и тут как раз были бутылки! Не обращая внимания на девушку, голем принялся отбивать им горлышки, выливать себе в пасть и на корку.

- Уйди... – бормотал он. – Уйди не уйди... Уйди не уйду не уйду...

Его словарный запас быстро расширялся. Пробежав через полгорода, Калач услышал много новых слов в разных комбинациях. Он все лучше осознавал их смысл, открывал для себя значения наборов звуков, умел уже применять их почти впопад.

А еще его внутренности пропитались вином. Зайка тоскливо смотрела, как ее коллекция дорогущих напитков исчезает в никуда, в ненасытное брюхо урода... почему от него так вкусно пахнет?..

Последними Калач нашел две коричные плюшки, которые Зайке принес лично дядя Метхед. Он подносил их каждый вечер – не требуя ничего взамен, просто ради улыбки, которой его одаривала красавица.

- Не смей!.. – взметнулась в порыве ярости девушка. – Отдай!..

Она выхватила из-под подушки свое тайное сокровище, подарок богатого нбойлехского караванщика. Легкий изящный стилет, дамская безделушка. Однако в рукояти мерцал зеленоватый камень, похожий на чей-то зловещий глаз...

Взмах стилетом – и с лезвия срывается невидимая волна. Словно порыв ветра – только ветра режущего, убийственного. Зайка редко дотрагивалась до чудо-оружия, сама его слегка побаивалась, но всегда держала при себе.

Ужасное создание отшатнулось, как если б конь копытом лягнул. Из округлого бока вырвало большой кусок – туда пришелся основной импульс.

Но снова взмахнуть стилетом Зайка не успела. Тоже напуганный, Калач метнулся к ней и взмахнул ручищей. Полная полусырого теста, покрытая почти каменной обгорелой коркой, лапа голема ударила, точно кирпичом. Зайка упала, как подкошенная, уже не видя своих плюшек, муслякаемых мягкой пастью Калача.

- Не уйди!.. – прохрустел он, с шумом топая прочь. – Уйди не уйди! Я Калач! Не ешь Калача! Не ешь!

Через два часа к навесу подбежал старый волшебник, и с ним два голема. Всхлипывающая куртизанка грызла что-то вроде бесформенного каравая и прижимала к обширному кровоподтеку шмат сырого мяса. Вокруг хлопотали несколько озабоченных мужчин.

- Куда он пошел?! – крикнул Клабб.

Зайка разрыдалась, махнула неопределенно рукой – и волшебник побежал дальше.

Была глубокая ночь, когда Седой выглянул из хижины. Полнолуние. Прекрасное время. Этот серебристый диск пробуждал в Седом что-то глубинное... какое-то особое чувство...

В полнолуние он выходил на охоту.

С чуть слышным треском кости сместились, встали немного иначе. Седой расправил плечи, втянул свежий ночной воздух. Нижняя часть спины дернулась в неловком движении... нет, его еще нет... а, вот и он! Хвост!

Старый ликантроп нечасто переходил в другую форму. Большую часть луны его устраивала тихая жизнь лесничего. Но одна ночь из двадцати шести была для него особенной. Когда тоненький серебристый серпик превращался в полный круг, в Седом просыпались древние инстинкты. Рот наполнялся слюной, в глазах светилась жажда крови.

В такие ночи Седой бродил по лесу, искал заплутавшего путника. Растерзать оленя и кабана тоже сладко, но даже рядом не стоит с охотой на человека.

В прошлую луну Седой разорвал охотника. Браконьера, который ставил силки в королевском лесу. В позапрошлую ему попался бродяга, который вздумал здесь переночевать. А в позапозапрошлую попалась заблудившаяся девочка.

Его ни в чем не подозревали. Крестьяне просто думали, что здесь водятся волки. И в соседних лесах они и вправду водятся, но только не в этом. Когда-то были, но Седой их всех распугал.

Впереди послышался шорох... нет, даже треск. Кто-то ломился сквозь кусты.

Вот! Седой знал, чувствовал, что и нынешнее полнолуние его не подведет!

Крупная на этот раз добыча. Рослая. Может, тролль?.. С троллями опасно связываться даже ликантропу.

Нет, все-таки не настолько крупная. Просто очень высокий человек. И очень толстый. И пахнет от него... ого, как пахнет хлебом! Настолько мощно, что полностью перебивает человеческий запах!

Пекарь, точно. От мельников пахнет не так, мельника Седой один раз задрал. А вот с пекарями он в волчьей личине еще не встречался, их запаха не знал.

Интересно, что этот пекарь забыл в лесу? Жирный ведь еще какой, упитанный... вкусный, наверное.

Из пасти снова закапала слюна. Прижавшись брюхом к земле, Седой затрусил к ворочающейся в темноте фигуре.

Хотя не такой уж и темноте. Луна сегодня яркая, небо чистое. Даже слабые человечьи глаза справились бы.

Седой крался, пока не подобрался на две дюжины шагов. Хлебом пахло все сильнее. Странно, что запаха человека нет вообще... как будто этот тип со всех сторон обложился булками.

Еще шажок. Еще. Не слышит. Не чувствует. Седой облизнулся в последний раз... и прыгнул!

Пасть сомкнулась на жирном боку. Сразу вырвала добрый кусок мяса... нет, погодите. Это не мясо. Это... это хлеб. Высохший и твердый. Что-то вроде огромной баранки... что за кирня?..

- Я-а-а Кала-а-ач!.. – раздался хрустящий рев. – Ты-ы-ы не пла-а-ачь!..

Седого схватила за загривок могучая лапища. Вскинула к глазам... нет, не глазам! Паре изюмин, прилипших к хлебной корке!

Ликантроп страшно забился. Попытался вывернуться, сменить форму на промежуточную. Но хлебный голем схватил его и второй рукой – а сила в тех руках оказалась безмерная!

- Калач видит! – прохрустело чудовище. – Калач знает! Калач... я Калач!.. ты... матушки!.. кто?.. Ты... корова... лошадь... сметана!..

Седой не слушал, он пытался вырваться. Калач пристально его рассматривал.

Зверь. Живое существо. Не человек. Напал. Откусил кусок. Он откусил кусок. За что? Калач его не трогал. За что откусил?

- Знаю другое! – вскинул Седого кверху голем. – Стой здесь, не плачь! Коврижка!.. Хлеб!.. Не ешь Калача!

И это было последним, что услышал ликантроп. Два куска засохшего теста рванули в разные стороны – и разорвали Седому хребет.

- Откусил, - посмотрел на свой бок Калач. – Откусил меня. Ты!.. Откушу тебя. Суп!.. Налей супа, мать!.. Я Калач!