Нет свободы. Тот, кто провозглашает обратное, слеп. Либо в силу юности, которая не научилась видеть, либо в силу глупости, которая уже и не научится.

Дедал налил кофе в чашку, сел к столу и пригубил, разглядывая ночь за окном. Трудно было разобрать, что сейчас раздражает больше: осознание текущей физической несвободы, понимание глобальной всеобщей несвободы или гадкая мысль о том, что всё это понимание по выстроенной им же логике говорит лишь, что он давно не юн и лишён невероятного блага быть ослеплённым глупостью. Насколько проще и радостнее было бы жить идиотом.

На самом деле здесь мастер лукавил. Живой ум за долгую жизнь приносил ему многие невзгоды, но променять их на безбедное обывательское существование Дедал не согласился бы никогда.

Запищало. Мастер оторвался от мыслей в поисках источника звука и только теперь вспомнил про рацию. Чёрная коробочка с антеннкой была втюхана ему начальником охраны, который отчего-то напрочь отказался общаться по телефону. На дворе стоял двадцать первый век, а он – великий изобретатель – играет в шпионов.

– Да, – буркнул мастер в рацию.

– Господин Мертвицкий, к вам Каров. Пропустить?

– Пусть войдёт, – нехотя разрешил мастер и дал отбой.

Работа и без того не шла, мысли не клеились, всё раздражало, а тут ещё и этот! Дедал встал и побрёл отпирать дверь.

Икар ввалился в квартиру лихой и разудалый. От него пахло дорогим крепким алкоголем и не менее дорогим табаком.

– Привет от старых штиблет! – поведал он с порога. – Чего в темноте сидим?

По глазам полоснуло ярким светом. Мастер сощурился.

– Выключи! – раздражённо рявкнул он.

– Да пожалуйста, – обиженно буркнул Икар, и свет потух, возвращая квартире ночной московский полумрак.

Дедал запер дверь и зашаркал в сторону кухни, не особенно заботясь о госте.

– Зачем пришёл? – спросил мастер, споласкивая джезву и вновь включая газ.

– Шёл мимо, подумал, что тебе может быть грустно, и ты захочешь со мной выпить.

– Кофе будешь?

– С коньяком?

Дедал молча открыл кухонный шкафчик и достал бутылку «Hennessy».

– Отлично! – оживился Икар. – Тогда буду. Только лучше без кофе.

Как всё предсказуемо. Мастер тяжело вздохнул и достал бокал к бутылке.

Потом подумал, достал второй бокал и выключил газ. В конце концов, какого хрена? Работать сегодня всё равно не получится.

– Вот это дело, – оживился Икар и с ловкостью фокусника вскрыл бутылку.

Коньяк струёй побежал в бокалы. В темноте ночной кухни он казался чёрным, как вода Стикса.

– Живы будем, не помрём! А помрём, так возродимся! – бодро поведал Икар, звякнул бокалом о бокал Дедала и одним глотком влил в себя содержимое бокала.

Дедал поморщился, пригубил напиток и принялся греть бокал в ладони. Ни люди, ни боги не меняются. Казалось бы, за тысячи лет, прожитые в этом мире, можно было бы научиться смаковать удовольствие, так нет, этот балбес продолжает хлебать полной ложкой, не разбирая вкуса. Как ребёнок, перед которым положили коробку конфет и отвернулись. С другой стороны, Икар был таким всегда и с первыми крыльями на этом погорел во всех смыслах. И что, научило его это хоть чему-то? Нет.

А он, Дедал, брал от жизни понемногу, стараясь растянуть удовольствие, прочувствовать самые тонкие нюансы, в итоге получал больше. И так тоже было всегда, сколько он себя помнил. И что?

Мастер поднял бокал и втянул в себя всё без остатка одним глотком. Икар, глядя на это, застыл с бутылкой в руке.

– Ты чего это?

– Наливай, – отрезал Дедал. – Ты же за этим припёрся.

– Кризис среднего возраста у древних богов и героев, – ухмыльнулся Икар и разлил коньяк по бокалам.

Мастер снова принялся гонять напиток, поигрывая бокалом в ладони.

– Тебе никогда не было страшно, что нас не станет и ничего после тебя не останется?

– Брось. Наша история уже давно стала бродячим сюжетом. Нас так просто не сотрёшь.

– И тебе этого достаточно?

– А что ещё? – удивлённо приподнял брови Икар.

– Мы ведь никуда не двигаемся. Застыли на одном месте. Мир меняется, а мы бултыхаемся в нём, ничего не меняя. Подумай, чего бы могли добиться боги с их возможностями. Как мог бы измениться наш мир. Какое многообразие новых миров могло бы возникнуть, если бы высшие направляли свои силы не на грызню друг с другом и не на пустое поддержание своего реноме. Представь, к чему мы могли бы прийти, если все эти силы и средства направить на созидание нового, а не на удержание накопленного под своей задницей.

Икар лишь пожал плечами:

– Каждый думает в первую очередь о своей заднице. Боги и смертные в этом плане совершенно одинаковы.

– Но я не такой.

– И кто тебе мешает менять мир?

– Они грызутся между собой, – упрямо повторил мастер. – Я, мои идеи, мои изобретения – для них только инструмент в достижении цели.

– Делай, что должно, и будь что будет. В конце концов, останутся не дрязги, а идеи и изобретения. Вряд ли кого-то взволнуют старые скандалы. Скандал – как рыба, актуален, пока свежий, – сверкнул улыбкой Икар – У меня есть для тебя лекарство. Давай выпьем ещё по одной и пойдём по бабам.

Икар выглядел сильным и уверенным в себе. Он по-прежнему был молод, по-прежнему хлебал полной ложкой, не особенно задумываясь о последствиях. Дедал почувствовал раздражение и снова одним глотком опрокинул в себя содержимое бокала.

Выпитый таким манером коньяк не имел ни изысканного вкуса, ни многогранного послевкусия. Зато он тёплым комом грохнулся в желудок и вызвал совсем иной эффект. Дедал ощутил, как тело наполняется дурной силой. Поднялся из-за стола.

– Пошли.

– Вот это поворот, – радостно выпалил Икар и, подхватив со стола бутылку, полный сил почесал на выход.

– Только там Герканова охрана? – напомнил мастер, натягивая сапоги.

– Поднимемся на крышу, выйдем через дальний подъезд, – беспечно сообщил Икар.

На крышу они вышли без проблем. Чердак оказался запертым, но испытателя это не смутило, он просто высадил хлипкую дверь плечом. На крыше было свежо. Накрапывал дождик, холодный ветер срывал и уносил куда-то пожухлые листья. Дедал поёжился, голова на свежем воздухе заработала лучше, и в ней возникли параноидальные мысли.

– Не нравится мне это.

– Что? – не понял Икар.

– Дождь, – мрачно заметил мастер.

Икар пожал плечами и зашагал по металлической крыше, шаги его громыхали так, будто сошёл с пьедестала и топал куда-то памятник. Дождь, кажется, начал усиливаться. Чердачная дверь крайнего подъезда оказалась вовсе не заперта, так что в этот раз ломать ничего не пришлось. Они спустились вниз, выскочили из подъезда, прошмыгнули вдоль стены и скрылись за углом.