— А как мы разговаривать-то будем? — всполошился Костя, но Семеныч умудренно усмехнулся:

— Чудак-человек! Фильм-то дублированный! Значит, по-русски. Пошли, — и первый шагнул на раскаленные камни.

Друзья последовали за ним. В лицо ударил непривычно яркий свет, Костя вдохнул раскаленный воздух и огляделся. Кругом шумела разноголосая толпа. Гости фараона стояли, прижавшись вплотную к каким-то телегам, мешкам, возам. Друзей несколько раз пихнули, и никто, абсолютно никто не удивился ни их внезапному появлению, ни странной одежде.

— Ноль внимания! — разочарованно сказал Евстигнеев, поглядывая то на египтян, то на гостей.

— Закон жанра, — прошептал в ответ Шлоссер.

Фараон явно запаздывал. Между тем слуги аккуратными веничками обметали царское сиденье и дорожку.

— Мм-няу! Лисипицина бы сейчас сюда, — прозвучал знакомый голос.- Он бы им показал, как метлой работать надо!

— Верно говоришь, — засмеялся Костя, повернувшись к Шлоссеру, но тот был занят тем, что перематывал магнитофонную пленку.

— Благодать! Мм-няу! — снова послышался тот же голос. — Тепло, как на родине!

На этот раз Костя посмотрел на Евстигнеева, а тот — на него.

— Ты чего мелешь? — прошептал Евстигнеев. — Нашел благодать! Жара, как в бане!

— Я ничего не говорил, — пожал плечами Костя, — это, наверное, Полумраков.

— Да какой я вам Полумраков? — возмутился голос. — Зенки-то разуйте!

— Антуан! — хором воскликнули друзья. — Это ты?!

— Ну я, я, — с добродушно-ворчливыми интонациями сказал кот и запрыгнул Евстигнееву на плечо. — Значит, вот какой ваш эксперимент? На солнышке греемся… Это Канары или что?

— Молчи, — сказал Костя, — пока тебя не съели! Посмотри вон на этих, бородатых. Видишь, глядят на тебя и облизываются! И вообще, ты как сюда попал?

— Как попал, как попал, — скрипучим голосом передразнил его кот. — Между прочим, с настоящими друзьями так не поступают! Вам интересно, а я что — рыжий?

— Рыжий, — сказал Костя, — еще какой рыжий!

— Ах это… — Антуан вспушил рыжую шерсть и самодовольно пригладил усы. — Это шатен называется. Самый популярный в Париже цвет!

— Хватит трепаться! — зашипел Шлоссер, сделав большие глаза. — Вы сейчас половину Египта перепугаете!

— Потому что я говорящий? — загордился Антуан.

— Потому что ты глупый!

— Это я-то? Я?!

— Тише вы! — взмолился Полумраков. — На нас уже смотрят.

В самом деле, один из бородатых ассирийцев не сводил с говорящего кота вытаращенных глаз.

— Ну чего буркалы выкатил? — пробормотал Антуан. — Говорящих котов не видел?

— Нэ бачил, батько! — воскликнул бородач, невольно хватаясь за усы. — Це ж диво дивное!

Однако столь многообещающий диалог с представителем иноземной делегации, которую Костя принял за ассирийцев, был прерван самым решительным образом.

Оглушительно затрубили трубы, на площадь выбежал запыхавшийся человек и принялся беззвучно раскрывать и закрывать рот.

— Отдышись, бедолага! — послышалось из толпы.

— А?! Хрр! Кхе-кхе!

Гонец наконец-то восстановил дыхание, прокашлялся от пыли и пропищал:

— Его величество Рамзес Тринадцатый!

Снова взревели трубы, и в конце улицы показалась процессия. Впереди шагали охранники с дубинами. Они свирепо поглядывали вокруг и случайных зевак прогоняли с пути пинками и подзатыльниками.

Дубинку они применили только один раз, чтобы отогнать чересчур ретивого просителя. Дубина с хрустом вошла в соприкосновение с высокой прической египтянина, и сразу обалдевшего бедолагу уложили отдыхать тут же, неподалеку.

К несчастью, всю эту сцену наблюдал молодой фараон. Он бодро спрыгнул с носилок и уставился на телохранителя.

— Кто это был? — строго и требовательно спросил он.

— Проситель, ваше величество! — склонился телохранитель.

— Ты посмел обидеть просителя, который шел ко мне за справедливостью? — рассердился фараон. — Форменное безобразие! Наклони голову!

Охранник послушно наклонил голову и вздохнул. Костя замер. «Кошмар! — подумал он. — Вот первобытные нравы! Сейчас срубит башку ни за что, факт!»

Между тем фараон подал знак второму телохранителю.

— Этот человек обидел представителя моего народа, — надменно произнес он. — Накажи его!

Глаза второго телохранителя азартно блеснули.

— С радостью, ваше величество! — гаркнул он, и вто же мгновение хрястнул своего напарника дубиной по голове. Напарник с блаженной улыбкой свалился на мостовую.

— Ты выполнил мой приказ, но ты ударил моего охранника! — строго сказал фараон. — Ты тоже должен быть наказан. Таков мой справедливый закон!

Второй охранник наклонил голову, и к нему с радостной ухмылкой шагнул третий… Он посмотрел на второго с каким-то странным вожделением и взвесил в руке дубину. Вскоре и второй охранник улегся рядом с первым.

Такая же участь постигла и третьего, а затем и четвертого охранника. Когда из охраны остался один-единственный человек, фараон самолично отправил его в глубокий нокаут при помощи царского жезла. Причем сделал это весьма умело и быстро.

— Вот так! — сказал он, поглядывая на притихшую толпу. — Мой суд строг и справедлив! Никто в Египте не может безнаказанно обидеть человека. Конечно, кроме меня, — тут же добавил он.

— О мудрейший из мудрых, — немедленно взвыла придворная челядь, — о величайший из великих! Когда ты идешь, дрожит земля, твоя сила — самая сильная сила! Твоя правда — самая правдивая правда!

— Правда? — несколько наивно уточнил фараон.

— Правда, правда! — в восторге взвыли приближенные и принялись, подвывая, хвалить фараона на все лады.

Скучные, тягучие потоки славословия продолжались еще минут десять, пока фараон не свесил все той же царственной колотушкой по лбу кому-то из придворных. Все стихло.

Фараон молча уселся на трон, и подметалы тут же принялись обмахивать царя от мирской пыли. Действовали они суетливо и неслаженно, вдобавок начали с обуви, а закончили головным убором. При этом самый шустрый ухитрился провести метелкой фараону по губам. Его величество поморщился и чихнул.

— Доброго здоровьица! — послышалось из толпы.

— Спасибо на добром слове, — как-то уж очень запросто ответил фараон и с интересом посмотрел на окружающих.

Тотчас откуда-то выскочил тип в белом одеянии, лысый и до странности похожий на Берию.

— Ваше величество! — сладко улыбаясь, забормотал он. — Вам нельзя, нельзя в таком тоне разговаривать с простым людом! Нельзя быть таким либеральным, это может привести…