– Благодарю вас. Я удаляюсь, не стану мешать вам рассматривать посылку.

Элси смотрела, как он уходит, как при каждом шаге раскачиваются полы его потертого пальто.

Потом села поудобнее и собралась открыть коробку. Новое платье – именно то, чего ей не хватало сейчас, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. Это самое нарядное ее платье – будет что надеть на Рождество.

Трудно было развязывать бант, не снимая перчаток, но Элси справилась. Пальцами, влажными от волнения и предвкушения, она нащупала край крышки. Сейчас, сейчас. Элси не терпелось скорее увидеть обновку. Креповое с бомбазином и отделкой шелковой тесьмой. Изысканного фасона, с кистями и бахромой. Она рывком сняла крышку.

И пронзительно закричала.

Ленты из черной материи были перепутаны с сухими листьями. Там и сям торчали головки репейника, липкие от крови. В коробке покоилось нечто черное и белое, покрытое шерстью и мухами. Элси увидела куски мяса, кость. Кровеносные сосуды, похожие на красную шелковую пряжу. Затем – обвислые уши, закрытые глаза. Кровь стекала по шерсти на лоб. Голова коровы.

Голова Беатриче.

От зловония у нее перехватило дыхание, Элси начала задыхаться. Она откинулась на спину, отползла прочь, скребя пальцами пол. Сейчас ей станет дурно. Она понимала это и все же не могла оторвать взгляд от коробки. Беатриче. Несчастная Беатриче.

Вдруг Элси ударилась головой обо что-то твердое. В полной панике она обернулась. За спиной у нее стояла Гетта, мило улыбаясь, с белой розой в руке.

– Нет, нет.

Схватив Гетту, Элси толкнула ее, так что та со стуком полетела на пол. Элси вскочила на ноги – они были как ватные, но все же она заставила себя подняться по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Подол юбки обвивался вокруг лодыжек. Элси споткнулась, чуть не упала, но удержалась на ногах. Не понимая, куда идет, она просто карабкалась, карабкалась вверх – сейчас она забралась бы даже на крышу, будь это возможно. Лишь бы оказаться как можно дальше от этого ужасного зрелища…

Смутно она слышала голос мистера Андервуда, который звал ее из Большого холла. Потом раздался визг Сары. Но Элси не могла остановиться. Этот запах роз: он преследовал ее, становясь все насыщеннее с каждым шагом…

Элси вздрогнула всем телом и замерла в нескольких ступенях от лестничной площадки. У нее на пути возникло новое плоское деревянное лицо. Новый компаньон, но этого Элси узнала.

Над верхней губой густой щеткой растут усы. Волосы блестят от фиксатуара, но один упрямый завиток падает, закрывая левый глаз. На щеке сеточка сосудов. А его глаза… Их мученическое выражение заставило Элси помертветь.

– Руперт.

Этого не могло быть. Элси зажмурилась – невозможно больше смотреть на него, чтобы не сойти с ума. И все же она его видела, чувствовала совсем близко к своему лицу. Он приближался.

– Нет, нет.

Элси попятилась назад на шаг, другой. Подол платья обвился вокруг лодыжек и сковал движения, как канат. В паническом ужасе Элси задергала ногами и шагнула в пустоту.

Она трижды перевернулась, ударяясь о ступени. Потом была лишь чернота.

Бридж, 1635

Этим утром я впервые в жизни услышала, как кричит мужчина. Не хотелось бы мне еще раз услышать этот звук: горловой, сдавленный, но в то же время резкий, он разносился над задним двором и вздымался до самой башни.

Я проснулась в холодном поту. Рядом со мной лежал Джосайя, глядя в потолок, и на лице его был тот же ужас, что ощутила я. Вдруг пришло страшное осознание: король и королева. Уж не с ними ли – да убережет нас от этого Господь Всемогущий – не с ними ли приключилось какое-то несчастье?

Жуткий звук все несся откуда-то снаружи. В ответ собаки подняли оглушительный лай. Я вскочила с постели и подбежала к окну. Стекло было сплошь покрыто каплями дождя, так что я ничего не разглядела. В воздухе после ночной грозы стоял туман. Начинало пригревать утреннее солнце, и от луж поднимался пар.

– Что там? – спросил Джосайя.

Прозвучавший ответ исходил, однако, не от меня – он поднялся изнутри, из тех глубин, где рождаются сны, откуда приходит знание.

– Кто-то мертв. Жизнь покинула этот дом.

В мгновение ока Джосайя вскочил, отбросил одеяло и сунул босые ноги в сапоги. Прежде чем выскочить в коридор, он схватил свой меч.

Шум разбудил не нас одних. Всюду слонялись выскочившие из своих спален растерянные гости, в ночных одеяниях, с растрепанными со сна волосами. Увидев их, Джосайя поспешил всех успокоить.

– Не тревожьтесь. Умоляю, возвращайтесь в свои покои. Я же немедленно пойду и выясню причину шума.

Люди что-то бормотали в ответ, терли красные глаза. Все выглядели усталыми, однако не спешили ему повиноваться.

Я спустилась за Джосайей на один этаж, волнуясь за детей. Все они, вместе с Лиззи, собрались у дверей детской, на побледневших лицах был страх. Откуда-то выпорхнул воробей Гетты. У меня зашевелились волосы на голове. Мэри как-то сказала мне, что в воробьев вселяются души умерших.

– Мы не знаем пока, в чем причина беспокойства, – обратилась я к детям. – Ваш отец пошел, чтобы с этим разобраться.

– Госпожа? – Лиззи пыталась поймать мой взгляд, но я отводила глаза, понимая, что могу выдать себя и утратить присутствие духа.

– Не теперь, Лиззи.

Я должна была казаться настоящей госпожой до мозга костей, уверенной в себе. Отвернувшись от няни, я взглянула на детей. Хотя Гетта легла спать рано, она выглядела более утомленной, чем мальчики. Я коснулась ее лба. Она вся горела.

– Отправляйтесь к себе и ложитесь, – распорядилась я. – Все, мигом в постель.

Мальчики принялись ворчать. Я не стала обращать на это внимания, на споры с детьми у меня не было времени. Во мне бурлила странная сила, какое-то неприятное возбуждение, и я вернулась наверх, намереваясь успокоить гостей.

Среди страхов, роящихся в моем мозгу, был один, которому я знала имя: чума. Из Лондона приходили сообщения о случаях болезни, о сильнейшем жаре. И вот мое дитя горит, как в огне. Я молила Бога, чтобы это не оказалась чума.

Мэри унесла потливая горячка[8]. Мне говорили потом, что ее постигла милосердная, легкая смерть, но эти люди сами ее не видели. Если смерть моей сестры была милосердием, я не понимаю, что такое жестокость.

Утром она хорошо себя чувствовала. Но, когда мы одевались, я в первый раз ощутила это: дурное предчувствие, которому я верила больше, чем остальным своим чувствам. Наши глаза встретились, и я поняла, что Мэри тоже это почувствовала. К полудню она слегла.