Я же впала в двойную немилость. Не только перед королем, но и перед моим повелителем и супругом, любимым, светом сердца моего. Он не знал о моем предательстве – по крайней мере, о его причине. Вскоре после отъезда королевского двора он пришел ко мне и взял за руки. Когда он заглянул мне в лицо, я увидела, что его собственные черты так искажены страданием, словно каждая жилка дрожала от ужаса.

– Анна, ты должна сказать мне правду. – Я не могла вымолвить ни слова. – Понимаю, что мы никогда этого не касались в разговорах, но сейчас время настало. Мы должны знать.

Моя нечистая совесть сразу заставила подумать про Меррипена.

– Джосайя…

– Я знаю, ты всегда была ясновидящей. Ты чувствуешь, что случится, еще до того, как оно произойдет. Эти настои, что ты мне давала… Я думал, что это дар от Бога. Но… Скажи мне все начистоту.

– Сказать? Что?

Джосайя говорил с трудом, еле выплевывая слова.

– У тебя родилась дочь. Говорили, что это невозможно, что ты неспособна зачать и выносить еще дитя, но ты родила дочь. Я поднялся при дворе быстрее, чем любой другой человек моего положения. Дело было в травах? Или…?

Знаю, я залилась краской, отдавая себе отчет в своем проступке, понимая, что слишком близко подошла к пропасти греха.

– Как вы можете спрашивать меня о таком?

– Я понимаю, что ты никогда не совершила бы этого ужасного, этого чудовищного злодеяния на конюшне, – торопливо заговорил Джосайя. – Но не думаешь ли ты, что могла как-то случайно… – Он взглянул на мои бриллианты. Когда я сглотнула комок в горле, камни вспыхнули. – Не знаю, сам не знаю. Не может ли статься, что какая-то злая сила остановила на тебе свое внимание?

– Джосайя! – воскликнула я.

– Ответь мне, Анна. Потому что я видел мертвое животное и не могу поверить, что это дело рук человеческих.

Тогда я рассказала. Я поведала ему всю мучительную, неприглядную правду: о том, что нечистых духов навлекла на него глупость жены, но не коварство.

С той поры он не разговаривает со мной.

У меня нет сил заплакать. Его ненависти я не перенесу. Никакой огонь не мог бы жечь меня сильнее, чем то презрение, которое я испытываю к самой себе. Я сорвала с шеи сверкающие бриллианты из-за стыда при одной мысли, как много дал мне мой бедный Джосайя, как много он вложил в меня.

Теперь Джосайя заперт в Бридже, как в ссылке: после случившегося он не может показаться при дворе. Знакомцы не отвечают на его письма. Ему ничего не остается, кроме как метаться, как медведь по клетке, стрелять куропаток да затевать ссоры с деревенскими накануне сбора урожая. После всего, что произошло, они отказываются работать на нашей земле. Боятся, что нас прокляли цыгане.

Хвала небесам, слуги не следуют их примеру. Пока все они, кажется, предпочли остаться с нами и развлекаются пересудами и сплетнями, однако, по большому счету, я уверена только в Лиззи – что она останется с нами, что ей я могу доверять. Конечно, Лиззи тоже не вполне довольна – в каждом ее взгляде сквозит упрек за то, что я скрыла от нее историю с Меррипеном. Милая Лиззи, она никогда не смирится с тем, что я выросла и повзрослела. Ей невдомек, сколько тайн может хранить мое сердце, сердце изменницы.

В доме тихо, как в гробнице. Ни гостей, ни декораторов, нет даже моих сыновей – некому развеять уныние. Много лет назад мы отправили мальчиков в благородные дома, где они учились управлять обширным хозяйством. Сейчас они вернулись туда, но я сомневаюсь, что родственники Джосайи согласятся и дальше оказывать им гостеприимство. Быть связанными с нами – слишком большой риск.

Даже Гетта не служит мне утешением, как прежде. Сегодня я сидела в Большом холле, и у меня разрывалось сердце при виде того, как она снует между этими деревянными фигурами – будто не замечая, что все надежды нашего дома и семьи рухнули, обратились в дым.

Девять лет жизни я провела, радуясь каждой ее улыбке, но сегодня мне невыносимо видеть ее улыбающейся.

Так она часы напролет играла с размалеванными истуканами, а я, глядя на это, не могла сдержать потока злых мыслей. Мы были бы сегодня счастливы, думала я, если бы не она и не ее дружок-цыган. Я была бы приближена к самой королеве, но Гетта послужила причиной – единственной причиной – того, что теперь в Бридже никто больше не улыбается.

– Как ты можешь? – вырвалось у меня. – Как ты смеешь так улыбаться и приплясывать? Ты ведь знаешь, что произошло.

Гетта прислонилась головой к одному из компаньонов, будто беседовала с ним. Потом она возобновила свою игру.

Во мне вспыхнул гнев. Да простит меня Бог, я знаю, что была неправа, я знаю, она – просто ребенок. Но сдержаться было выше моих сил.

– Послушай меня! Ты что, не понимаешь, что все это значит для нас?

Она наверняка понимает. Но, судя по всему, не до конце осознает. Возможно, просто неспособна на это.

– Меррипен! – закричала я, теряя остатки терпения. – Все это сотворил с нами твой дружок Меррипен!

С лица Гетты исчезла улыбка – мгновенно, будто упал занавес.

– Он убил лошадь королевы, – сказала я, – за то, что мы прогнали его народ с выгона. И теперь из-за него твой отец очень несчастен.

Гетта взглянула на ближайшего к ней компаньона, потом снова на меня.

– Ты заставила меня нанять этого прохвоста, а он разрушил всё, он погубил нас навсегда!

Я не могла понять, что написано на ее лице. Гетта открыла рот, и на один безумный миг мне показалось, что она вот-вот заговорит. Потом она повернулась и побежала прочь.

Было слышно, как ее башмачки стучат по лестнице, быстро – как барабанит дождь, стремительно – как текли мои слезы. Я съежилась в кресле, проклиная себя.

Гетта – единственное живое существо, которое не испытывало ко мне презрения и ненависти. Но вот теперь я и ее оттолкнула от себя.

Где-то вдалеке гремит гром. Не знаю, долго ли я просидела здесь, оплакивая нашу участь, моля Бога дать мне силы жить дальше. Но гроза, видимо, успела приблизиться, потому что свет померк и холл погрузился в неясный, серо-желтый сумрак. Капли дождя бьют в стекло. На меня смотрит компаньонка-метельщица.

В ее издевательском взгляде сквозит насмешка, словно ей известны все мои самые сокровенные тайны.

Завтра же компаньонов отвезут назад, в лавку мистера Сэмюелса. Я распорядилась вернуть все его чудесные вещицы и диковины. Мне невыносимо видеть эти сокровища в доме. Я ненавижу их все, до последней безделушки.

* * *

Сегодня произошла очень странная вещь. Моя карета со слугами вернулась из Торбери Сент-Джуд, однако все ящики с вещами были привязаны, как прежде.

– В чем дело? – спросила я. – Я же велела вернуть все мистеру Сэмюелсу.

– Я знаю, – ответил Марк, наш слуга, – простите, госпожа, но только его там не было.