Она слышит, как отец буквально вытащил из машины водителя за грудки, припечатывая его к авто, и орал, что убьёт его. Миссис Картер сама кое-как сдерживаясь, пытаясь унять панику и слёзы, вызвала скорую, мистер Картер, помогая отцу Нары удерживать грузного мужчину возле машины, попутно вызывал инспекторов ДТП.

Миссис Тёрнер поглаживала сквозь слёзы дочку, прося её не двигаться до приезда врачей, пока она продолжала тянуться к собаке.

Нэйтен сидел рядом с Николь, слабо удерживая ее за руку. Его Тёрнер пострадала, а далматин, которого считал так же другом, отверженно отдал за неё жизнь. Это удар для неё… для него… для всех…

Пускай… Пускай это всё будет там, где-то далеко, Николь трясётся ослабленным телом, а понимание доходит, когда Грета, скуля, обходила брата кругами и пыталась подтолкнуть его носом, прося на своём языке подняться на лапы, а потом легла рядом, уложив мордочку на тело брата, горько заскулила, так, что рядом с ней хочется так же выть от боли. Тогда она впервые увидела, что животные способны чувствовать потерю даже чувствительней людей, когда из собачьих глаз скатились слезинки, чуть задерживаясь в уголках, а потом и вовсе впитываясь в шерсть.

— Это моя вина, — голос Тёрнер дрожал, когда её рука легла на обездвиженное тело четвероногого друга, а тело било в лихорадке, не чувствуя его дыхания. — Моя вина…

— Дочка, побереги себя, — всхлипывала мать.

— Нет! Это моя вина! Моя! — истерика вырвалась из души, когда её частичка утопилась в чужой крови, в той, в которой испачканы её руки. Она осознала, осознала всё, и теперь все внутренности разрывало на мелкие кусочки, а сердце и вовсе вырывали на живую. — Нет! Кай! Кай, вставай! Вставай, пожалуйста! — она кричала, выпуская всё в пустоту, образовавшуюся и засасывающую, как в бездну. Её руки удерживают, пока истерика захватила, доводя до полуобморочного состояния.

Для кого-то смерть человека не значит НИЧЕГО… Для кого-то смерть собаки значит ВСЁ…

Машина припарковалась возле дома семьи Тёрнер, и Нэйтен вышел из неё, хлопнув дверцей. Открывая заднюю, он старается аккуратно, хоть и самому дико неудобно, прихватить спящую девушку на руки. Он перехватывает её поудобнее, выбравшись из салона, и двинулся в сторону белого дома. Поднявшись на крыльцо, носком ботинок стучит в дверь и облегчённо выдыхает, что не пришлось ждать долгого ответа, когда в прихожей зажёгся свет, а затем послышался сонный мужской голос:

— Кто там?

— Мистер Тёрнер, это я.

После щелчка дверь открылась, а отец Николь поправил очки на носу, стоило приметить Нэйтена с его дочерью на руках. Он хмурит брови, но с вопросом опережает миссис Тёрнер, укутывавшаяся в халат и вышедшая из спальни, даже не сняв бигуди, закрученные с вечера:

— О, Боже мой, что случилось? — женщина прикрывает рот ладонью, растерянно смотря на свою побледневшую дочку.

— С ней всё в порядке. Позвольте, я отнесу сначала Ники в комнату, а потом отвечу на вопросы, — Нэйтен дожидается утверждающего кивка мистера Тёрнера и проходит в дом, к лестнице.

Картер давно не был в её комнате и от этого даже немного нервничает. Помогая себе ногой, он зашёл внутрь. Комната освещалась только луной, чей свет по максимум просачивался сквозь занавески, но, даже несмотря на полумрак, приметил, насколько она изменилась. Некогда заполненная комната мягкими игрушками сейчас пустовала, сменив всё на книги. Сиреневые обои сменены на нежно-голубой, а стена, где раньше были их совместные фотографии, и вовсе словно не существовала, она была пустой, видимо, так же, как душа её хозяйки. Просто вычеркнула его, максимально отдаляясь. Колкость отозвалась неприятно в груди, но он старается не думать о вроде такой мелочи. Признаться, он ожидал увидеть кучу кубков и грамот, которые получала она за заслуги вначале в школе, а потом и в институте, но ничего подобного не было. Николь намеренно убирала всё подальше, чтобы это лишний раз не мозолило глаза — все заслуги давно не приносят внутреннего удовлетворения.

Нэйтен мягко опускает девушку на застеленную кровать, поправляет собственную куртку, оборачивая вокруг её ног, и ещё дополнительно укутывает её пледом, заприметив его на кресле. Присев рядом с ней возле кровати на корточки, аккуратно убирает прядь, что выбилась из спутанных волос и спадала. Тушь размазалась под глазами, а губы сухие настолько, так что образовали корочки, Николь для него прекрасна. Превратись она сейчас в зомби, желающего сожрать его мозги, или приобретёт вид после зараженной лихорадки — всё равно будет прекрасна. Честно, он не знал, почему испытывает такую зависимость от этой девушки. Сначала он думал, что это всё так, пустая привязанность, привычка, а потом сам же всё отрицал, чувствуя тугое сжимание сердце от одного её вида. Честно пытался выбрать другую, но отчётливо понимал, что ни одна её не заменит. Другие больше неинтересны, скучны. Хотя Николь изрядно пила его кровь, но он добровольно отдавался. Пускай всё будет так, он признаёт свою зависимость, только пускай улыбнётся, хотя бы один раз, так, как умеет только она, чтобы каждая его клеточка встрепенулась и возликовала от восторга.

Она так желает быть сильной, но, глупенькая, не надо быть такой, её сила чувственности, которую заперла глубоко внутри себя. Откройся, а он поддержит, протянет руку и будет крепко держать. Он всегда будет рядом, как бы далеко не послала.

— Разве я много прошу, Тёрнер? — тихо произносит Нэйт, смотря на её закрытые веки, и просчитывает каждую ресничку. — Всего лишь возможность быть рядом с тобой, моя маленькая мартышка.

Так хочется поцеловать её ещё раз, последний, потому что неизвестно, что ждёт их завтра, и вполне возможно, всё вернётся на свои места, и, кроме неприязни с примесью уже привычного «придурок», он больше ничего не добьётся, но не хочет тревожить, это была тяжёлая ночь для них двоих.

Тяжело. Больно.

Смирится, как обычно это делал, но вкусив её, это окажется намного сложнее. Будет ломать себя снова и снова.

Он выпускает тяжёлый выдох, последний раз коснувшись кончиками пальцев девичьей щеки, чуть задержавшись взглядом на губах… но встаёт на ноги и покидает комнату, не заметив, как её глаза открылись, проводив ссутулившуюся спину.

Николь осматривает его спину с очерченными рубашкой лопатками, и в сердце щемит до неприятного скрипа зубной эмали друг об друга.

Протянуть руку, схватить его ладонь, чтобы задержать ненадолго, совсем на чуть-чуть. Чтобы присел ещё раз рядом, вернул ладонь на щёку и посмотрел в глаза так, как умеет только он.

Нагло. Эгоистично с её стороны. Не имеет на это права. Всё это слишком… Слишком больно…

Они позволили неприемлемо