Казалось, только король и королева находили забавным такой контраст между испанскими и английскими обычаями. Вскоре Филипп, которому в последнее время стали свойственны обходительность и остроумие, обнаружил, что англичане знакомы с германской манерой танцевать, не такой варварской, как английская, и давно известной испанцам. Он же первым из гостей встал со своего места и повел на танец королеву, сверкавшую несчетным множеством драгоценных украшений и сиявшую от восторга.

Если бы от Филиппа не требовалось ничего большего, он тоже чувствовал бы себя на седьмом небе от счастья. Но уже настало время брачной ночи. Он и королева разоблачились, прислуга удалилась, и из всех свечей остались гореть только две или три.

Мария уже ждала его – бледная и трепещущая. Она и боялась, и в то же время страстно желала Филиппа, в котором видела живое воплощение всех своих грез. Он был ее долгожданным любовником, и он же был человеком, способным вернуть ее страну в лоно католической церкви.

А что же Филипп? Он улыбался. Улыбался – и она не знала, что его улыбка была обязана отнюдь не предвкушению близости с ней, а мыслям о короне, которую вскоре она водрузит на его голову. К самой Марии Филипп не испытывал ничего, кроме жалости. И эту жалость он тщетно пытался преобразить хоть в какое-то подобие желания.

Худая, дрожащая от напряжения, она привела его в замешательство. Сможет ли он заниматься с ней любовью? Он вспоминал Марию Мануэлу, свою первую любовницу и супругу; вспоминал Изабеллу, Екатерину и ту фламандку, которая родила ему сына. Он хотел их – любую, но только не Марию Тюдор.

Тогда он мысленно обратился к Богу и всем святым, и ему показалось, что те услышали его молитвы. На память пришли отцовские слова, вспомнились крики людей, всегда ликовавших при встрече с ним; на какое-то мгновение перед глазами промелькнула уродливая, тщедушная фигурка дона Карлоса. Филипп всю свою жизнь желал служить Испании и святой инквизиции. И был готов всеми силами отстаивать их интересы– даже сейчас, в объятиях Марии Тюдор.

Дворец Уайтхолл с утра был окутан туманной дымкой. Вот и наступил тот ноябрьский день, приближение которого уже давно предвкушали все испанцы и многие знатные англичане. В десятом часу Филипп, сопровождаемый английскими, испанскими и германскими телохранителями, покинул свои апартаменты и отправился на мессу в Вестминстерское аббатство. На улицах собралось множество людей, желавших посмотреть на него – одни с восторгом, другие с неодобрением.

– Вот он, наш спаситель! – говорили первые. – Он прокладывает Божью стезю в нашей несчастной стране.

Им отвечали:

– Подождите, вы еще увидите, кому он открыл дорогу в Англию. Наглядитесь и на инквизиторов, и на их пытки. Для того-то он и женился на королеве. Запомните наши слова, это самый мрачный день в английской истории!

Горожане разделились на два лагеря.

В течение последних четырех месяцев между англичанами и испанцами нередко происходили открытые столкновения. Многие испанцы, тем или иным образом оказывавшиеся в тихих, безлюдных местах Лондона, подвергались нападениям и грабежам. В таких случаях они могли сколько угодно звать на помощь – все равно ни один англичанин не приходил им на выручку.

«Убирайтесь туда, откуда приехали!» – кричали мальчишки, завидев чужеземцев.

«Вот гнусный народец! – жаловались испанцы. – В целом мире не сыскать более отъявленных негодяев, чем они. Ни один англичанин не желает разговаривать на нашем языке. Это самые настоящие варвары».

Возможно, они и в самом деле были варварами, но уж дураками-то испанцы не могли их назвать. Англичане умудрялись все делать по-своему и при этом ясно давали понять, что Филипп никогда не будет коронован. Официально они именовали его не более, чем супругом королевы, и, какие бы пылкие чувства ни питала к нему Мария, в Англии по-прежнему правили англичане.

Испанцы решили, что вернутся на родину, как только королева начнет готовиться к родам.

О том же подумывал и Филипп, сидя в этот пасмурный день рядом с Марией и разглядывая роскошную обстановку дворца Уайтхолл. Сегодня ему предстояло завершить первую, наиболее ответственную часть своей миссии; после этого останется лишь подарить королеве сына. Да, самое главное – вернуть Англию Риму.

Кардинал Поул, так много лет проведший в изгнании, наконец приехал в Англию, где был встречен с почти королевскими почестями. Поул прибыл сюда в качестве посланника Папы. Состарившийся и изможденный множеством болезней, на родине он весь преобразился, воспрянул духом и загорелся новым энтузиазмом. Еще бы, вот и сбывалась его заветная мечта! И именно ему выпало счастье воплотить ее в жизнь!

Сидя в массивном кресле с высокой спинкой, стоявшем посреди огромного дворцового зала, он с благосклонным видом смотрел на Филиппа и Марию, которые чинно приблизились к нему, с достоинством поклонились и спросили, готов ли он как посол Его Святейшества принять Англию под покровительство католической церкви.

Затем Филипп и Мария вернулись на свои места, а кардинал зачитал послание Папы, в котором Его Святейшество благодарил Бога, позволившего передать Ему в руки великую державу, с самого основания исповедавшую единственную и истинную христианскую религию.

Филипп и Мария опустились на колени, сложили ладони перед грудью и склонили головы. Кардинал от имени Папы благословил их и отпустил им грехи.

Когда он кончил говорить, в зале установилась полная тишина – такая же, какая чуть позже стала распространяться по всему городу. Узнавая последние новости из дворца Уайтхолл, горожане замирали, кто от восторга, а иные от страха.

Англия стала католической страной.

Королевская процессия двигалась через весь Лондон, по направлению к собору Святого Павла.

Кардинал Поул возглавлял вторую процессию, со своими знаменами, штандартами и крестами направлявшуюся к собору другим путем.

Улицы были запружены народом, желавшим посмотреть на эти пышные процессии. Однако еще больше людей собралось, чтобы послушать проповедь, которую читал епископ Гардинер.

Он цитировал апостола Павла:

– «Ликуйте, братия, ибо настало время воспрянуть ото сна…» Так говорил наш святой апостол, призывавший своих верных чад не забывать дни мрака и невежества, пережитые ими в прошлом. Будем же и мы помнить те черные дни, которые пришли в Англию, когда она отделилась от римской церкви! Будем помнить – и радоваться избавлению от беспросветного мрака!

Затем Гардинер приступил к самой важной части своей проповеди.

Выдержав паузу, он взревел громовым голосом:

– Братья, наши души зачерствели, а сами мы погрязли в губительнейших из пороков, завладевших нашей землей! Мы стояли в стороне и хладнокровно взирали на бесчинства еретиков, бунтовщиков и вероотступников. До сих пор мы не делали ничего, чтобы предотвратить зло, творящееся в нашей несчастной стране! Мы не наказали грешников и не уберегли Англию от позора, покрывшего ее в течение последних лет…