И словом был Иисус.

Он плотью своею снова

Касается наших уст».

Справится ли кто-нибудь с этой женщиной? – подумал Гардинер. Хорошо, что королева ждет ребенка, – ведь никто не знает, что случилось бы с такими людьми, как он, если бы эта лукавая бестия когда-нибудь взошла на трон. В ловушку ее, пожалуй, не заманить, Да, у нее на любой вопрос заранее готов ответ.

– Ваша Светлость, я советую вам еще раз обдумать свое положение, – сказал он перед тем, как попрощаться с ней.

Сразу после его ухода в комнату вошла Кэт. Она обняла принцессу, но Елизавета тотчас высвободилась и надула щеки, изображая напыщенного епископа. Передразнивая друг друга, они смеялись все громче – до тех пор, пока Кэт не воскликнула:

– Тише! Опасность еще не миновала!

Однако Елизавета продолжала хохотать – взахлеб, как это часто бывает с людьми, играющими со смертью. Такой же хохот когда-то доносился из мрачной темницы Тауэра, где держали мать Елизаветы.

Мария нервничала. Она ходила из угла в угол своих апартаментов. Филипп неотступно следовал за ней.

– Вы сами не понимаете, о чем просите, – сказала Мария. – Она предательница. Она снюхалась с моими заклятыми врагами. Она пытается свергнуть меня и захватить трон.

– Дорогая Мария, как она сможет это сделать, если вы по праву являетесь королевой, да к тому же скоро у вас будет ребенок?

Любое упоминание о ребенке неизменно оказывало благотворное воздействие на ее настроение.

– Пожалуй, вы правы… Но что если бы удалась хотя бы одна из этих бесчисленных попыток лишить меня короны? Мне необходимо быть вдвойне осторожной – именно из-за ребенка.

– Простите ее, сделайте приятное вашему народу. А с ней держитесь спокойно, ровно… кстати, она должна придти с минуты на минуту. Я спрячусь вот за этими гардинами, чтобы понаблюдать за ней, не стесняя ее фактом своего присутствия при вашем разговоре. Возможно, таким образом мне удастся подметить какие-нибудь скрытые черты ее характера – тогда, выдавая ее замуж за Филиберта, мы не будем тревожиться за него.

– Как вы уговорите его жениться на незаконнорожденной?

– Он вассал моего отца, поэтому уговорить его будет нетрудно. – Он замер, прислушиваясь. – По-моему, они уже идут.

В дверь постучали.

– Входите, – громко произнесла Мария. Дверь открылась, герольд провозгласил:

– Принцесса Елизавета!

Филипп поспешил спрятаться за гардинами. У него перехватило дыхание – слишком много рассказов ему доводилось слышать о свояченице. Господи, подумал он, неужели отныне меня будут возбуждать все женщины, кроме моей супруги?

Мария уселась в кресло с позолоченной спинкой. Затем госпожа Кларенсия и сэр Бедингфилд чинно ввели в комнату принцессу. Когда та опустилась на колени перед королевой, Мария взмахом руки отпустила ее провожатых.

Прильнув к щели между двумя гардинами, Филипп увидел стройную молодую голубоглазую женщину с огненно-рыжими волосами. Она была довольно бледной – вне всяких сомнений, в течение последних лет ей пришлось перенести немало болезней, в которых сказались и содержание под стражей, и постоянная угроза смерти, висевшая над Елизаветой. Она жила между топором палача и троном и не знала, куда может привести любой ее шаг.

Он обратил внимание на ее изысканный, со вкусом подобранный наряд; заметил дорогие перстни и браслеты, сверкавшие на ее красивых белых руках, удивился той непринужденности, с которой она выставляла их напоказ в такое тяжелое для нее время.

Она сказала:

– Ваше Величество посылали за мной?

– Как же иначе вы оказались бы здесь? – холодно спросила Мария.

Принцесса опустила свои длинные золотистые ресницы. Филипп уловил в ней скрытую энергию. Она старалась казаться робкой, но ее застенчивый вид ни на мгновение не обманул его. Без сомнения, она была страстной натурой – тщеславной и в то же время женственной. Ему говорили, что ею владели очень много желаний, самым сильным из которых было желание стать королевой.

Он хотел получше приглядеться к ней. Ее и в самом деле нужно было поскорее выдать замуж за Филиберта Савойского и выставить за пределы Англии, поскольку в одном не существовало никаких сомнений: пока она будет оставаться здесь, будут возникать всевозможные проблемы и неприятности.

Елизавета едва успела поцеловать руку королевы; Мария постаралась сократить этот ритуал до минимума. Елизавета воскликнула:

– Ваше Величество, вы должны верить в мою лояльность! Все, что вам говорят обо мне, – ложь и гнусная клевета!

– Да, но почему именно вы все время становитесь объектом клеветы?

– Потому что слишком много злых языков стараются опорочить меня перед вами. Поверьте, я никогда не пыталась идти против воли Вашего Величества!

– А как насчет ваших отношений с Куртени? Елизавета подняла глаза, придав им еще более робкое выражение, чем прежде.

– Ваше Величество, это произошло не по моей вине. Поклявшись говорить, как на духу, она посетовала на то, что не в силах встать на пути таких мужчин, как Куртени – находящих ее слишком привлекательной, а потому совершающих ради нее безрассудные поступки, – даже если понимает, насколько глупо они поступают, и не имеет никакого желания принимать то, что предлагают ей.

Своим тщеславием Елизавета всегда досаждала Марии. Она и сам знала об этом, но все же не могла удержаться от того, чтобы не доставить себе удовольствие, представ перед сестрой неотразимо привлекательной женщиной.

– Полагаю, все было как раз наоборот, – сказала королева. – Я очень сомневаюсь в вашей невинности. Слишком уж много загадочных историй рассказывают о Вашей Светлости.

– Ваше Величество, это правда, на следствии многие люди оговаривали меня, но можно ли полагаться на показания, вырванные под пытками?

Помолчав, Мария сказала:

– Готовы ли вы поклясться в том, что не были замешаны ни в одном заговоре против меня?

– Клянусь, Ваше Величество!

– Сестра моя, если бы вы признали вашу вину…

– Ваше Величество, я бы с радостью признала ее, если бы чувствовала за собой хоть малейшую провинность.

– Итак, вы непоколебимо уверены в своей правоте?

– Да, Ваше Величество.

– В таком случае, я молю Бога о том, чтобы ваши слова оказались так же правдивы, как вы представляете их. Учтите, если нам удастся доказать обратное, то за обман вас ждет гораздо более суровое наказание, чем то, которое полагалось бы за содеянное.

– Если Вашему Величеству станет известно что-либо, неопровержимо свидетельствующее против меня, я с готовностью приму любое наказание – считая его заслуженным и не прося о снисхождении ко мне.