— У стукача глаза ничего никогда не скажут, — возразил Скворечня. — Стукач, даже если он нам помогает, у меня лично никогда сочувствия и понимания вызвать не может.

Отделение шло строем, только мы двое с Василием шли рядом со старшим лейтенантом. И другие солдаты в разговор не вступали. Но если бы и вступили, не думаю, что среди наших парней нашелся бы такой, кто сказал бы хорошее слово о стукачестве, как о профессии. Даже на гражданке многие, наверное, со стукачами сталкивались. Но там они что-то на ухо нашептывают начальству на своих товарищей и коллег, надеясь выслужиться или даже просто заслужить благосклонность начальства. И везде эти люди презираемы, хотя их действия не ведут к чьей-то смерти. На войне же, а мы однозначно все чувствовали, что находимся на войне, хотя официально война здесь и не идет, все отношения обостряются. Обостряется и принципиальное отношение к «стукачеству». Даже мы, кто постоянно пользуется услугами стукачей и многого не смогли бы без них добиться, относимся к ним с презрением. А попытка смягчить название профессии, поменяв «стукач» на «осведомитель», как это принято в армии, или на «сексот», что со времен НКВД означает «секретный сотрудник» и сейчас используется в ФСБ, ничего положительного стукачам не приносит. Суть остается одна.

Вместе с дневным светом пришел шустрый неустойчивый верховой ветер и быстро разогнал, а потом и унес облака и тучи в северную сторону. И яркое, по-настоящему весеннее небо радовало глаз. Но вот солнце глаза радовать не могло, потому что от белизны снега и от отражающихся солнечных лучей в глазах начиналась резь. Пожилая местная жительница, попавшаяся нам навстречу, шла, видимо, посмотреть, что там за стрельба всю ночь грохотала около башен. Больше ей идти в эту сторону было некуда. И женщина эта была в модных солнечных очках со стразами в оправе. Увидев нас, женщина остановилась, некоторое время думала, потом резко развернулась и довольно быстрым для своего возраста подпрыгивающим шагом двинулась в обратную сторону. Словно испугалась нас.

Как и минувшим вечером, около своего дома стоял слепой пожилой мужчина и провожал нас невидящим взглядом. Как и женщина, он ничего не спросил, хотя мы прошли рядом. А затем напрямую двинулись к калитке двора Абубакара Магометовича Дамадаева. Во двор мы вошли, как и в первый раз, беспрепятственно, правда, в этот раз нас никто перед крыльцом не встретил.

— Втроем заходим, остальные здесь ждут, — отдал команду старший лейтенант.

С кем он хотел зайти, можно было и не говорить. Мы со Скворечней шагнули за Тициановым на крыльцо. Командир взвода поискал глазами кнопку звонка, ее не было, и он хотел было постучать, когда Василий просто потянул на себя дверную ручку, и дверь открылась. Мы перешагнули порог.

— Хозяин! Абубакар Магометович! — позвал Тицианов.

Нам никто не ответил, никто не поспешил навстречу. Не знаю, как старший лейтенант с младшим сержантом, но у меня от этого заурчало в животе. Со мной такое порой случается, когда я чувствую что-то недоброе. Тицианов первым двинулся вперед по коридору. Свет горел во всем доме, как и раньше. Мы заглянули в комнату, в которой хозяин принимал нас вечером. Там было все пусто. Прошли чуть дальше, на кухню. Дамадаев лежал посреди нее, лицом вниз, не шевелился, а его рука сжимала сотовый телефон.

— Убили… — сделал я вывод.

— Если бы так… — сказал Скворечня и кивнул в сторону кухонного стола. Там стояли две пустые бутылки из-под водки и пятидесятиграммовый граненый стаканчик, наполовину наполненный. На тарелке лежали куски жареного мяса и свежий огурец, разрезанный по длине на четыре части. Должно быть, тысяча рублей Тицианова уже кончилась.

Сам старший лейтенант шагнул вперед, присел перед хозяином дома, присмотрелся, взял его руку и прощупал пульс. Потом перевернул человека и приподнял ему веко, заглядывая в глаз:

— Мертв. Окоченел уже. Ночью умер, когда мы еще бой вели.

— Убили, — повторил я.

— Или ночью убили, — вяло согласился Тицианов. — После моего последнего звонка. Посмотрю потом, во сколько я с ним в последний раз разговаривал.

Мобильник в руке Дамадаева зазвонил. Старший лейтенант попытался вытащить его из окоченевших пальцев, но это не удалось. Пришлось просто повернуть руку и заглянуть в дисплей мобильника, где высвечивался номер. Как только звонки кончились, Тицианов набрал этот номер на своем телефоне. Ответили ему сразу.

— Здравия желаю, товарищ майор, — сказал старший лейтенант, после того как абонент ему представился. — Старший лейтенант Тицианов, спецназ ГРУ. Мы сейчас в доме Дамадаева. Вы только что звонили ему. Да. Мы в доме. На кухне. Дамадаев умер. Не знаю. Может, и убит. Может, по собственному желанию… Две бутылки пустые. Если здоровье было слабое, мог и по собственному желанию. Я с ним разговаривал ночью по телефону. Мне показалось, он был трезв, смотрел по телевизору бокс. Нет, мы дожидаться вас не будем. Мы собственную задачу выполняем. Приезжайте. Возможно, увидимся. Мой взвод находится рядом с башнями. Я скоро туда вернусь. Можете пристроиться к следственной бригаде следственного комитета. Они должны вот-вот сюда выехать. Мы здесь две банды уничтожили. Заодно и с Дамадаевым разберетесь. Тицианов. Запишите, чтобы не ошибиться. Да, банду Рифатова и банду Магометова. Остатки банды Рифатова сейчас наша рота добивает на базе. Наверное, уже добила, но ко мне сообщения о завершении операции не поступало. К сожалению, сам Рифатов умудрился улизнуть. Мы пришли в село его искать. Может быть, подскажете, к кому здесь можно обратиться за информацией? Да… Он уже ничего не скажет… Извините…

Тицианов отключил телефон.

Я подошел ближе к столу. Поднял недопитый стаканчик.

— Не трогать, — предупредил командир взвода.

— Я непьющий, товарищ старший лейтенант, — улыбнулся я и только понюхал водку. Но это явно была не водка. Может быть, какой-то запах спирта там и присутствовал, но намного сильнее пахло чем-то непонятным.

— Это не водка, — сообщил я, глядя на водочную бутылку с зеленой березовой веткой на этикетке. — Его отравили…

— Или «паленка», — констатировал Скворечня. — Сам ею отравился. В России за год от «паленой» водки умирает больше, чем в Афгане за все годы войны погибло.

Понюхал содержимое стаканчика и старший лейтенант. И тоже сказал категорично:

— Это не водка… Может быть, даже и не «паленка». Касторкой пахнет…

— Касторкой пахнет растворившийся рицин, — выплыло откуда-то из глубин моей памяти.

Тицианов задумался…

* * *

Мы вышли во двор, где нас дожидались бойцы отделения. Расположились все, на мой не самый опытный взгляд, правильно. Вроде бы и внимания к себе не привлекали, целенаправленность своих действий не демонстрировали, но по двору распределились так, чтобы и окна контролировать, и внутренние строения двора без внимания не оставлять. И сделали это все без приказа командира взвода. Каждый знал, что ему необходимо выполнить, и каждый выполнял. Это и есть та пресловутая согласованность при выполнении боевой задачи.