— Тук-тук, — произносит осторожно она, — тут мишку попросили передать.

— От кого? — тихо интересуюсь я, пока Майя за спиной радостно вопит «мне? Мне??? Мне???».

Только не говорите, что Михаил решил воспользоваться тяжелой артиллерией для завоевания доверия ребенка — покупая ей такие подарки!

— Представился, как Смоленский, — пожимает плечами женщина, — сказал, что он отец ребенка и вы в курсе.

— А, — я выдыхаю, — конечно.

Майя тянет радостно ручки к огромной игрушке, и стискивает ее в объятиях. Похоже, мишка станет ее самым лучшим другом в ближайшие дни. А я чувствую облегчение, понимая, что этот подарок от Кирилла. Да, он подкупает ребенка. Но, по крайней мере, в отличие от Михаила он не исчез на долгие годы, потом внезапно объявившись с непонятными целями. Смоленский просто не был в курсе, что у него ребенок, поэтому его попытки подкупить малышку я могу понять и простить.

— А кто это подарил? Ты? — Майя смотрит на меня радостно. Я мотаю головой.

— Нет. Папа твой.

— Какой еще папа? — она произносит это с таким удивлением, что мне хочется фыркнуть.

— Ты потом с ним познакомишься. Он хороший человек, правда. Просто вы долго не виделись, потому что он не знал, что ты существуешь.

— Не хочу я никакого папу, — недовольно произносит Майя, тиская мишкин нос, — хочу тебя и бабушку. Хочу домой.

— Скоро, малыш, скоро, — успокаиваю я ее, приближаясь, и чмокая в лоб, — мне пора идти. Я завтра еще приду. Будешь с мишкой хорошо себя вести?

— Угу. Пока.

Пока внимание Майи полностью захвачено подарком, я тихо выскальзываю в коридор и спускаюсь вниз. В холле, из-за того, что мне кажется, будто меня кто-то окликает по имени, я не глядя толкаю дверь и внезапно влетаю во что-то живое.

— Смотри, куда прешь, — раздается недовольный мужской голос. Я поднимаю взгляд и растерянно моргаю. В заросшем, не сильно опрятном человеке, больше похожем на побирушку, я узнаю Михаила. Он же меня — нет, потому что стоит ему рассмотреть мое лицо и фигуру получше, как он неожиданно смягчается, — осторожней же надо быть, красотуля.

Я молча смотрю на него, пребывая в ступоре. Вот так неожиданная встреча.

— Чего застыла? — Михаил улыбается, — ты нормально? Или влюбилась?

— Зачем тебе Майя? — отмираю, наконец, я. Все радушие и веселье мигом сметает с лица мужчины, и его брови сходятся к переносице.

— А, блин, ты… как там тебя, Саша, что ли? Не признал. Зачем-зачем… дочь она моя. Дай пройти, а? Нет времени с тобой болтать.

— Ты ее с рождения не видел, — я хватаюсь за ручку двери, преграждая ему дорогу, — скажи честно — зачем тебе Майя? Я слабо верю в твои отцовские чувства. Тем более, мы оба знаем, что она — не твоя.

— И что? — выдает с наездом этот тип, а мне хочется закатить глаза.

— Даже испарившимся без вести родным отцам редко нужна дочь. Я должна поверить, что левый мужик воспылал к ней спустя годы отцовскими чувствами?

— Слушай, я левый мужик? Я в свидетельстве записан. Даже ее мамашка не в курсе была, от кого нагуляла ребенка. Отвались, короче.

— Я заплачу тебе, если ты отстанешь от Майи, — предлагаю внезапно я, и Михаил приподнимает бровь.

— Ну и сколько?

— Тысяч… семнадцать долларов, — мысленно подсчитываю я всю свою заначку вместе с деньгами от Смоленского. Михаил громко фыркает.

— Пф, хрень.

— Хочешь больше? Я знаю, что ты из-за наследства так вцепился в нее, — выпаливаю я, — у меня есть своя квартира и бизнес. Хочешь, отдам тебе?

Михаил внезапно прищуривается.

— Ты с диктофоном на меня компромат собираешь? Хочешь, чтобы я дочь продал? Еще раз: отвались. И дай пройти.

— У меня нет…

«Диктофона…» — не успеваю закончить я. В этот момент, Михаил, который ранее дергал ручку, пытаясь пройти мимо меня, внезапно ее отпускает и, размахнувшись, залепляет мне оплеуху. Со всей силы, как в мужских драках. Я в шоке хватаюсь за лицо. Щеку тут же начинает саднить, а в одном ухе неприятно звенит.

«Отлично. Он поступил, как идиот. Надо пойти и снять побои» — мелькает рациональная мысль, пока моя глупая и агрессивная часть мозга возмущенно визжит «Ах, он мразь! Расцарапай ему лицо! Избей сумочкой! Между ног ему дай! Ну!».

Я хочу было развернуться и молча направиться прямиком в полицию, как случается кое-что еще более неожиданное. Михаил не успевает уйти победителем. Пока я очухиваюсь, на его затылок внезапно ложится рука и со всей силы впечатывает голову придурка в стеклянную дверь больницы.

«Дзынь!» — оглушительно звенят разлетающиеся осколки.

Я будто смотрю фильм в замедленной перемотке — как взмахивает руками Михаил, пытаясь вернуть равновесие, как Смоленский сгребает его за шкирку — то ли чтобы этот придурок не напоролся на остатки торчащих стекол, то ли чтобы продолжить его избивать… У Михаила нет шансов в этой битве. Кирилл налетел на него так стремительно, словно телепортировался.

— Кирилл Владимирович, не надо, — налетает следом на Смоленского Цербер-Антон, сгребая его за плечи вместе с Михаилом, — лучше не надо. Не надо.

«Да, это ты зря, Кирилл Владимирович» — с тоской думаю я, глядя на лицо Михаила, которое явно пострадало при столкновении с дверью. Потом медленно поднимаю глаза вверх: ну, конечно. На крыльцо больницы направлена камера.

Второй Цербер, появившийся рядом, помогает Антону растащить этих двоих в разные стороны. Михаил при этом неудачно спотыкается и падает.

— Да это родственники наши сцепились, — поясняет Антон выглянувшему охраннику, — все в порядке. Перебрали немного. Мы их домой сейчас отвезем. Извините.

— А-ага, — тянет охранник, — а за стекло кто платить будет?

— Мы заплатим. Тох, потом занеси им за беспорядок и стекло.

Охранник кивает, еще раз осмотрев нас, и, видимо, убедившись в платежеспособности, а после уходит. Я ошалело смотрю на Цербера, под ногами которого барахтается Михаил, пытаясь подняться. Когда ему удается выпрямиться на руках, приподняв корпус, Цербер внезапно незаметно и аккуратно наступает ему на пальцы.

— А-а, блин!…

— Не надо, — вырывается у меня. Я перевожу взгляд на Смоленского, который смотрит на Михаила так, словно его прямо сейчас закопает в крыльцо больницы, — Кирилл, его надо сейчас же отпустить.

Вместо Кирилла в разговор вклинивается Антон:

— Саш, ты че? С ним надо сперва поговорить. Серьезно прям. Это не дело — на женщину руку поднимать. Я бы ему и сам вшатал.

Я встряхиваю головой, чтобы уложить мысли и подхожу к Смоленскому. Потом отвожу его в сторонку. Он странно послушно следует за мной. Когда я останавливаюсь в десяти шагах от крыльца больницы, то внезапно понимаю, что держу его за руку, переплетая наши пальцы… я тут же нервно отдергиваю ее, сделав вид, будто мне приспичило поправить на себе одежду.