Четыре года растянулись на целую вечность, но эта бесконечная страница из его жизни вдруг перелистнулась под скрип закрывающихся ворот и превратилась в тонкий лист пройденного этапа. Может, это и худшая страница, но она осталась позади, а впереди Вайса ждала новая жизнь.

Лето, июнь, тополиный пух щекотал ноздри, солнце напекало голову. Ни единого облачка на небе, и только на горизонте души маячила темная туча. Контрольно-пропускной пункт остался позади, впереди – свобода, и сейчас он готов был петь от радости. Но чем ближе к Москве, тем тяжелей и массивней будет становиться эта туча. Ничего, он ее разгонит. Он отомстит Фарадею. И спросит с Марины за ее предательство…

Последние три года Вайс провел в колонии, куда помог ему перевестись майор Гладышев. И еще «кум» отправил родителям липовое извещение о его гибели. Но еще раньше Вайс выслал им письмо через родственницу, что жила в соседнем городе, и объяснил, почему о нем нужно говорить как о покойнике. Родители все поняли, поэтому для своего родного города Вайс умер. Но теперь он может воскреснуть и вернуться, чтобы напомнить Фарадею о себе. А тот, похоже, всерьез поверил, что Аникеева давно уже нет в живых.

Такое же извещение было отправлено и Марине. Но ее Вайс о своем воскрешении предупреждать не собирался. Она тоже должна поверить в то, что его больше нет.

Родители не разбирались в криминальных течениях Краснополя, а Василий запретил им наводить какие-либо справки – для их же безопасности. Но про Фарадеева они все-таки слышали. Депутат Законодательного собрания области, кандидат в мэры города. Одним словом, большой человек. И наверняка при больших деньгах…

Нет, Вайс не собирался отбивать у него город, нет у него для этого команды. Да и желания особого тоже нет. А вот отомстить Фарадею должен. Этой мыслью он жил в зоне и будет жить ею дальше, пока не сдержит данное себе слово…

Он мог бы отправиться в Краснополь, к родителям. У них свой продуктовый магазин, дела идут неплохо; можно было бы занять у них денег на первое время, взять пистолет из тайника. Но интуиция подсказывала ему, что Фарадея нужно искать в Москве, в объятиях Марины. Было бы здорово застать их вместе, спросить с них за все, что они с ним сотворили… Правда, тогда ему придется убить и Марину. А он, при всей своей к ней ненависти, не хотел наказывать ее так жестоко… Но если она вдруг умрет от его руки, значит, такова ее судьба. В принципе заслужила такой исход…

К тому же прописан он в Москве, и справку об освобождении на паспорт он может обменять только там.

Итак, Вайс ехал в Златоглавую. Денег у него немного, но на дорогу хватило. А там он обратится в управляющую компанию, получит дивиденды за четыре года, должна собраться солидная сумма. Официально из списков живых его не вычеркивали, значит, с выплатой проблем не будет…

До поселка Вайс добрался пешком, там сел на автобус и к вечеру был на железнодорожной станции. Маленькое здание с одной-единственной кассой, перрон с потрескавшимся асфальтом. Неудивительно, что из шести московских поездов здесь останавливался только один, и то глубокой ночью. Чтобы попасть на другие пять рейсов, нужно было ехать электричкой до города, но Вайс не стал утруждать себя пересадками. Он купил билет на ночной поезд, устроился под яблоней в нескольких шагах от перрона, перекусил колбасой из поселкового магазина, запил пивом и, накрыв глаза кепкой, задремал.

Одежда на нем не фонтан. Старые, затертые до дыр джинсы, дряхлая рубашка из тех, что рвут на ветошь, растянутый до полупрозрачности свитер, туфли с надорванной подошвой. И лицо за день щетиной подернулось. Неважный у него вид, одним словом. Со стороны даже похож на бомжа. Но милицейский наряд, что прошел мимо, не обратил на него внимания. Рядом зона, и менты уже привыкли к освобождающимся зэкам.

И проводница ничего не сказала, когда Вайс поднялся в вагон. Она все понимала, но на свободное место показала с недовольством и некоторым презрением. Соседи по купе уже спали, и он, чтобы не будить их, с ходу запрыгнул на верхнюю полку. Голый матрас его не смущал, а белье он заправит утром.

А утром в купе освободилось еще одно место. К этому времени Вайс уже освоился на своей полке и переезжать на нижнюю не стал. И правильно сделал. Потому что у него обязательно бы появилось желание освободить это место для красивой женщины, вошедшей в купе. Она была так похожа на Марину, что у него перехватило дыхание.

Нет, это не Марина, это другая женщина. Но Вайсу вдруг показалось, что это она и они вместе возвращаются из Москвы в Краснополь…

Если бы можно было вернуть то время, он бы не вышел из вагона вслед за Мариной. И связываться с ней не стал бы. Увы, время вспять не повернуть…

Деревня, грязь, свинья в луже, утки в пруду. Утром прошел ливень, к обеду погода прояснилась, вечер уже, но свежесть после дождя все еще осталась. Да и воздух сам по себе чистый. Попахивает, правда, слегка навозом, но все равно дышится легко.

А кто-то скоро даже на таком воздухе будет дышать тяжело и натужно. Фарадей даже знал, кто именно.

Его джип подъехал к добротному кирпичному дому на дальней окраине деревни. Везде избы бревенчатые, а этот из камня, как у поросенка Наф-Нафа. Только не устоять этому дому под натиском волка по кличке Нах-Нах…

Ограды вокруг дома нет, двор не обустроен, белая «Нива» в луже стоит. А в огороде женщина в платке возится. Темно-синяя техническая куртка на ней, юбка ниже колен, резиновые сапоги. Колхоз колхозом.

Вот женщина увидела подъехавший джип, всполошилась, бросилась к дому, но ей наперерез двинулись телохранители Фарадея, и она побежала к бане, что стояла у самой реки.

В это время открылась входная дверь, и на крыльцо выкатился бутуз в одних трусах и с замызганным лицом.

– Стой, сука! Высерка твоего пристрелю!

Чубчик выстрелил из пистолета в воздух, и женщина резко развернулась к нему лицом.

– Мама! Мама! – Рыдая от страха, малыш побежал к ней, но Чубчик поймал его, сгреб под мышку.

– В дом его давай, – распорядился Фарадей. – И посмотри, что там. Вдруг мужик…

Он отошел от машины и направился к Лере.

Да, это была она. Его Валерия-Калерия. Четыре года он ее искал и только сейчас нашел. И даже сам на радостях приехал за ней, не поленился проделать четыреста километров.

– Лера, ты, что ли? – в фарисейской улыбке растянул он губы. – Не чаял увидеть тебя в такой глуши!

– Н-не… Не тронь Семку! – умоляюще смотрела на него Лера.

– Эка тебя скорячило! Обабилась, заикаешься…

– Обабилась. Но не заикаюсь. От страха это. За Семку.

– Сына родила?

– Не тронь его, пожалуйста!

– Сколько ему?

– Два с половиной.

– Значит, не от меня…

– Ты его не тронешь? – с надеждой спросила она.