Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Итак, – мягко спрашивает Колборн, – что произошло в то утро, после того, как вы нашли его?
Но не мы нашли его. Ричарда обнаружила Рен.
Она проснулась, едва рассвело, почувствовав сильную тревогу. Не в силах подавить гнетущее ощущение, она выбралась из постели, выбежала из Замка и быстро направилась к озеру, спустившись по деревянной лестнице к берегу.
Вскоре проснулась Филиппа и поняла, что Рен пропала.
Тишина на озере разлетелась вдребезги, как только Мередит закричала. Мы сбросили оцепенение и заметались, охваченные дикой коллективной паникой. Александр ладонью зажал рот Мередит, но сначала нам обоим пришлось повалить ее на причал. Она укусила его руку до крови и исцарапала меня ногтями, пока мы тащили ее под сень деревьев. Джеймс прыгнул в воду и схватил Рен за талию, с помощью Филиппы вытащив ее из воды. Мы, шатаясь, поднимались по лестнице, толкая друг друга и споря отчаянным, хриплым шепотом. Страх железной хваткой сковал мое сердце и превратил его в твердый, как вишневая косточка, комок.
В Замке Мередит вырвалась, привалилась к стене и соскользнула на пол. Я поймал ее и прижал к груди, бормоча непристойные извинения, боясь, что она поранит себя, если я отпущу ее. По ее лицу текли слезы, а когда я попытался их вытереть, она оттолкнула меня. Александр схватил со стола недопитую бутылку водки, плеснул немного на свою окровавленную ладонь, а затем так быстро проглотил оставшийся алкоголь, что у него перехватило дыхание. Джеймс и Филиппа поволокли Рен в ванную, стянули с нее ночную рубашку и заставили лечь под струю горячей воды. Через пять минут ее перестал бить озноб, и она могла двигаться. Они высушили ее, вернув немного жизни в ее конечности, и укутали в одеяло: теперь она едва могла шевелиться.
Чего мы вообще боялись? В этом не было ни поэзии, ни причины, только безумный, эгоистичный порыв сбежать. Ричард – наш друг, товарищ по спектаклям и однокурсник – исчез, сметенный с лица земли одним ударом. Мы нашкодили, поспешили прочь, умыли руки и лица, как дети, жаждущие доказать свою невиновность еще до того, как будет выдвинуто обвинение. Мы не причиняли ему вреда, мы даже его не трогали – именно такие слова с готовностью слетали с наших губ, и мы злобно швыряли их друг в друга, но никто не осмеливался закончить свою мысль. Разве мы не этого хотели? Ричард давно стал объектом нашей всеобщей неприязни, и в то утро в состоянии суеверного безумия было невозможно не думать, что нашей враждебности оказалось достаточно, чтобы убить его.
Ужас не умеет мыслить.
Через час истерика истощила нас, и остался лишь холодный, болезненный страх. К тому времени мы собрались в библиотеке – нашей крепости и твердыне, – а небо за окнами постепенно меняло цвет с нежно-фиолетового на молочно-голубой. Я съежился в углу дивана, мои мышцы одеревенели, в груди ощущалась пустота. Мередит сидела, отодвинувшись от меня, плотно прижав колени к груди, глаза у нее были красные и опухшие. Филиппа примостилась у камина рядом с Рен, губы которой до сих пор отливали синим. Один раз Джеймс вышел из комнаты, чтобы проблеваться – то ли от шока, то ли с похмелья, а когда вернулся, то рухнул на стул в глубине библиотеки. Александр безжалостно расхаживал взад-вперед за диваном, косяк тлел у него между пальцами. Ричард, насколько нам было известно, еще плавал в воде.
– И что теперь? – простонал Александр, как стонал уже последние пятнадцать минут. – О боже мой!
– Мы должны позвонить в полицию, – сказала Филиппа, прижав костяшки ко лбу. – Мы больше не можем ждать.
– Почему? – выпалил Александр, яростно потирая затылок. – Он мертв. Нет никакой разницы, сколько мы будем ждать.
– Для него – нет, – ответила она. – Но если мы не сделаем чего-нибудь поскорее, то для нас все станет еще хуже.
– Не похоже, что его убил один из нас, – убежденно произнес я, с трудом узнавая свой голос, ставший вдруг очень высоким.
– Конечно, не убивали, – проговорила Филиппа, пряча лицо в ладонях. – Но прошла куча времени, и копы захотят узнать, почему мы не позвонили.
– Потому что мы, мать их, напуганы! – закричал Александр. – То есть я не знаю, как остальные, но я напуган так, что могу в штаны наложить!
– Напуганы… чем? – спросила она, наконец поднимая голову, чтобы взглянуть на него. – Я не шучу, объясни.
Александр уставился на всех нас, разинув рот: настоящая греческая маска агонии.
– Боже, вы не догоняете, да? – Он не ждал ответа. – Я и не помню, где я был добрую половину ночи… Они разорвут нас на куски!
– Почему ты говоришь так, будто мы убили его? – спросил я еще более высоким голосом, чем минуту назад.
– ПОТОМУ ЧТО, МАТЬ ВАШУ, ВСЕ ВЫГЛЯДИТ ТАК, БУДТО МЫ МОГЛИ СДЕЛАТЬ ЭТО! – заорал он.
– Заткнись, – процедила Филиппа. – Он был пьян. Он напился до беспамятства, упал и раскроил себе череп.
– Слушай, я с тобой не спорю! – огрызнулся Александр. – Но я хочу быть уверен, что мы будем говорить одно и то же, когда сюда приедут копы.
– Одно и то же? – перепросил я. – Почему бы нам просто не сказать правду?
Он повернулся ко мне, пот блестел на его висках, дым скручивался вокруг головы, будто она могла вспыхнуть в любую секунду.
– В последнее время каждый из нас успел поругаться с ним, а вчера вечером все переросло в физическое насилие, – нарочито медленно произнес Александр и посмотрел на меня как слабослышащего или умственно отсталого. – А сейчас он мертв. Ты понимаешь, в чем проблема?
– Александр прав, – тихо сказал Джеймс, когда я ничего не ответил. – Если они захотят раскручивать версию с убийством, то будут искать мотив, а он есть у каждого из нас.
– Что?! – громко воскликнула Мередит.
Я вздрогнул, а она посмотрела на Джеймса, перегнувшись через спинку дивана, лицо ее было смертельно бледным, лишь щеки горели ярким румянцем.
– Какой мотив может быть у меня? Зачем мне убивать своего парня? Что, мать вашу, с вами такое?..
Джеймс прищурился.
– Прости, но, насколько я помню, прошлой ночью твой парень назвал тебя шлюхой, и ты помчалась наверх, чтобы мстительно оттрахать Оливера. Или я что-то упустил?
Он перевел взгляд на меня, и в моей груди появилась острая, колющая боль, как от удара ножом. Я стиснул зубы, боясь, что меня вырвет. Ричард действительно озлобился, и прошлой ночью для него не было никаких преград. Но в трезвом свете наступившего утра мы с Мередит уже сидели, соблюдая дистанцию, и чувствовали, как ужасна, предосудительна одна только мысль о том, чтобы прикоснуться друг к другу. Думаю, мы выглядели не многим лучше, чем остальные.
– Значит, вы двое – в беде, – продолжал Джеймс. – Как и мы с Александром. Даже Рен и Пип ругались с ним последние две недели. Никто из нас не выглядит невиновным.
Снова молчание. Мучительное.
Голос Мередит прозвучал напряженно: