– Твиии дыдяя велисий… княсьь… тойко спасыбь тябе сазыть. Ты власыть кнзю на грады подчинясь.

– Не знаешь ты порядков наших. Новгород издревле славится своей свободой, и не смогу я ничего сделать.

– Ты труссььь!

– Не называй меня так! – вскричал Юрий Андреевич. – Не трус я! Хорошо, я подарю тебе этот терем. Увидишь, подарю!

– Ты трусььь, – засмеялась литовка, – ты не совладеть с Нывгрыдоым. Только княссьь исиный смчь.

– Увидишь. – Князь Юрий встал и потянулся к мечу, который находился у его постели. Опоясавшись и накинув на себя кафтан, князь, растрёпанный и сильно хмельной, вышел из своих палат на внутренний двор.

Дружинники и челядь, которые находились во дворе, поклонились наместнику, а тот, обведя их бешеными и хмельными глазами, закричал:

– Коня, два десятка за мной к Марткиничу Антошке.

Антон Васильевич Марткинич был боярин уважаемый и богатый. После пожара он первый отстроил свой терем. Он сильно удивился, когда увидел, что к нему едет наместник. Особенно поразился он виду, в котором князь прибыл к нему на порог, и девке-литовке, которая и вовсе была одета так, словно срамным делом собралась заниматься.

Конечно, он слышал и о трусости, проявленной Юрием Андреевичем на поле под Раковором, но поскольку в битве той пал его средний сын, он не смел осуждать князя, который не хотел биться супротив бессмертного железного полка.

Почесав бороду, боярин Антон Марткинич вышел встречать князя.

– Милости прошу внутрь, наместник и князь Юрий. В моем доме всегда рады наместнику, – сказал боярин, низко поклонившись.

– Антон, – водя сумасшедшими глазами, закричал Юрий, – ты почему не на коленях передо мной? Может, ты меня не уважаешь?

– Уважаю, князь, – сказал боярин и опустился на колени, – милости прошу в дом.

– Ты! – тыкая в боярина пальцем, закричал Юрий Андреевич. – Ты виновен передо мной и Новгородом!

– В чем вина моя, князь? – спросил боярин, совсем не понимая, почему он неожиданно оказался в немилости у наместника.

Боярин вообще старался держаться подальше от политики и даже в старосты не хотел пойти, хотя не раз на уличном вече его выбирали.

– Именем князя великого, – шатаясь, сказал Юрий Андреевич, – забираю дом твой и всё, что на дворе находится! Почему? А потому, что ты… князь великий велел.

Юрий Андреевич ни придумал, в чем обвинить боярина, и решил сослаться на дядю.

– Ты бояряршьсь теперы пшшшол вонь из мояга хозыйстыва! Ы Сыму своу збырый.

– Негоже ни тебе, ни великому князю без предъявления вины имущество моё забирать. Ни князь, ни люди его не имеют права владеть чем-либо на земле Новгородской. Не нарушай уговора, князь. Не кончится добром это.

– Ты что, угрожать мне вздумал? Пёс! – закричал Юрий Андреевич и обнажил меч.

Крепкая рука перехватила его руку.

– На поле брани, князь, меч обнажать нужно, а не в доме бояр своих, – сказал один из ратников Юрия Андреевича.

Юрий бессильно опустил руку с обнажённым мечом.

– Пошёл вон отсюда, боярин. Теперь дом твой ей принадлежит. Я не нарушаю грамоту и не беру себе земли в Новгороде.

Князь Пскова Довмонт подвёл своих людей к лагерю ливонцев быстро, но не таясь. Ливонцы смогли подготовиться к встрече псковских мечников и построились для сражения. Вперёд ливонского воинства выехал рыцарь на дорогом коне и в достойных доспехах.

– Я хочу разговаривать с князем Довмонтом, – прокричал он псковским всадникам, – есть ли он среди вас?

Довмонт выехал навстречу ему.

– Ты звал меня для переговоров?

– Да. Меня зовут брат Генрих фон Рихерштейн. Я командую этим отрядом. Вижу, что силы твои превосходят наши. Прошу позволения уйти без битвы.

– Брат Генрих, я соглашусь вам дать подобную возможность, если вы сложите оружие, а конница спешится.

– Это невозможно, князь. Доспехи многих рыцарей являются единственным их богатством.

– И станут единственной моей боевой добычей.

– Тогда мы примем бой, но он будет стоить тебе немало потерь.

– Посмотрим, брат Генрих.

Всадники расскакались по своим отрядам, и тут же два воинства пришли в движение. Псковские дружинники поскакали на фланги, а лёгкая конница, вооружённая, как у монголов, луками, выпустила град стрел на пехоту воинов Ордена, которые прикрылись щитами.

У псковского князя было некое преимущество относительно ливонцев, так как все его воины были на конях. Численно отряды были примерно равны.

Довмонт, не страшась ни на секунду, направил своего коня прямо на ливонский отряд, который ощетинился копьями и понёсся вперёд. Ливонцы, которые стояли в первых рядах, не были хорошо обученными воинами. Это были вчерашние крестьяне, которым дворяне Божьи вручили копья и щиты и отправили на смерть. Умирать они не хотели и, не дожидаясь, пока конница сметёт их, бросили свои копья и побежали наутёк. В этот же момент лёгкая конница перестала забрасывать ливонскую пехоту стрелами и пошла в атаку.

Ливонцы бросились бежать, совсем не представляя, что, если бы они продержались всего пару минут, то дали бы возможность конным рыцарям смять дружинников псковского князя.

Брат Генрих увидел, что его рать бежит. Не желая бесславно отступать и оставлять псковичам свой обоз, он построил рыцарей и поскакал в атаку.

Князь Довмонт понимал, что сейчас наступает самый ответственный момент битвы, так как именно эта стычка решит все.

– Добрые мужи Пскова! Кто стар, мне как отец, кто молод, тот брат! – закричал князь, обращаясь к своим воинам. – Ударим дружно по рыцарям ливонским и выстоим против них. Ежели прогнёмся или дрогнем, то пехота их вернётся и много наших воинов поляжет. За Псков и Церковь Господню!

Словно сила незримая спустилась на дружину псковского князя. Услышав слова своего любимого предводителя, все дружинники смело понеслись навстречу рыцарям и сшиблись с ними в неистовой схватке. Довмонт никогда не оставлял в опасные моменты своих воинов и сейчас полез в самую гущу сражения. Там он встретил и брата Генриха, с которым разговаривал перед битвой.

– Зря ты, князь, людей не жалеешь! – закричал ему брат Генрих, нанося могучий удар, от которого Довмонт закрылся щитом.

Щит треснул от столь сильного удара, и псковский князь отбросил его.

– Я Пскову служить должен, а не жалеть, – ответил князь, нанося ответный удар, направленный на брата Генриха.

Брат Генрих щита не имел, но закрылся рукой, которая была в броне, так как иначе удар пришёлся бы по лицу, и в тот же момент слетел с коня, пронзённый копьём одного из псковских воинов. Ливонские рыцари сильно уступали числом псковским дружинникам, и только их первый удар влиял на ход битвы.