И казалось, унесут в небо — и хилый домик, и ее невесомую загадочную хозяйку.

В дождливые дни она тоже сидела в домике, но открывала окна, даже в грозу. Похоже и её она не боялась.

Потом к ней привыкли и вежливо здоровались. И полюбили, когда поняли, что у неё всегда можно занять немного денег. А еще больше прониклись благодарностью, когда вняли, что деньги можно не отдавать. Взгляд её прозрачных глаз останавливал от лишних визитов.

Иногда кто-то из мужиков, навешивал кукан с уловом к ней на косую изгородь. Но он мог провисеть до первых котов. Она рыбу не брала. И это доброе благодарное начинание было оставлено. Не в ножки же ей было кланяться этой гонорливой столичной штуке.

К ней за столько лет привыкли, и только в день приезда её, и день отъезда замечали. А так она на все лето становилась частью местного пейзажа. Из-за всех неповторимых, невиданных ранее шляп. Шляпы эти вызывали у сельчан недоумение, неодобрение, праведный гнев, иногда обоснованный ужас. То домик у неё на голове, то яхта. То букет роз на целое ведро. Было понятно, что такая шляпа стоит немерено, и возмущала такая расточительность. А поля-то поля в них. Чисто размером с колхозное.

Это слово еще помнилось, И служило. Под полями своих шляп приезжая как бы пропадала. Сверху огромная крыша шляп — внизу тоненькие ножки с узкими пятками. Гриб-поганка. Её так и прозвали. Ленка- поганка. Она еще и курила все время. Из-под шляп струился дым. Смешное зрелище. И все лето этот тонкий гриб ходил не спеша до леса, к обрыву и обратно. И каждый день в новой шляпе.

Было о чем поговорить. О Поганке. Так за ней закрепилось это прозвище.

Но Лена ничего этого, конечно, не знала. Не думала, что вызывала столько страстей в душах местных. Она сидела на обрыве и ждала полного захода солнца. А оно не спешило уходить. Как будто понимало, отводило момент прощания с ней, Леной. Как будто полюбило её, как часть реки, обрыва. Как будто знало о ней больше, чем сельчане.

Лене тоже не хотелось, чтобы оно ушло. Она смотрела на его теплое, не горячее лицо через прищур своих поблекших глаз. И мысленно просила. Спрашивала.

— Давай ты не навсегда уйдешь. Давай мы еще увидимся.

Здесь, на этом же месте. Через год. Слабо? — засмеялась она.

Она легко встала и потянулась. Через балахон просвечивала неестественная худоба. Тела как будто и не было. Легкий ветерок мог просто снести её и сбросить с этой кручи. Но она спокойно постояла, глядя вниз. Потом резко сорвала с земли холщовую сумку, распахнула её. Достала оттуда шляпу с огромными полями, похожую на цветочную клумбу. И повертев ее в руках, выбросив свое худое тело как можно резче вперед, она бросила шляпу вниз, в реку. Ту подхватил ветер, слегка покружив, бережно опустил на воду. И шляпа поплыла. Вяло покачивалась на волнах цветная тулья. Сверху она казалась маленькой и изящной.

Затем вниз полетела следующая шляпа с пальмой, затем шляпа-яхта, шляпа-паровозик, шляпа-ладья, треуголка-бонапартка.

Каждая из них изящно перемещалась по воздуху и ловко опускалась на воду. И плыла, плыла, плыла. Армада из шляп красиво шествовала на своем речном параде.

Наконец, была снята с головы и запущена в высоту панама, с головы хозяйки. Это была простая панамка, не столь выдающаяся, как её предшественница. Она мягко шлепнулась в реку, но короткие поля не позволили ей плыть. Она быстро набрала воды и затонула.

Лена вздохнула.

Вот и все. Вынула из сака шелковую креповую косынку и повязала себе на голову.

— Вот и все! — прошептала она солнцу, которого сегодня уже не было. Диск его скрылся.

Лена забросила легкий сак на плечо и быстро стала отходить от обрыва.

Шляпы же плыли по реке ровным строем. Поля не позволяли им тонуть. Река была опорой своей глубиной. Они даже не намокли от такой передряги.

А Лена, уже быстрым шагом подходила к своей роскошной машине. Равнодушно достала из багажника туфли. Надела их. И уехала.

Дверь дома так и осталась незапертой. А во дворе остался на веревке один забытый балахон. Белый. Он был похож на флаг капитуляции. Лена ехала сдаваться. Похоже.

Но кому, так и осталось для всех местных загадкой.

Зато повеселился паромщик на переправе. Когда посредине реки к его дощатке стали прибиваться странные цветы. Он не сразу понял, что это было такое. А потом с трудом выловил одну шляпу, долго рассматривал её и, усмехнувшись, хмыкнул.

— Гламур! Гламур! — то ли выругался, то ли восхитился он.

И поняв, что этот предмет в хозяйстве ему не пригодится, плюхнул шляпу обратно в реку.

Так они и плыли. Впрочем быстро темнело. И их было уже не рассмотреть.

21 ноября 2012, бестетрадные.

Прикосновение

Она не сразу уловила эту странную связь между бессвязностью незначительных и пустячных событий.

Она увидела красивую картинку на мониторе, просторную комнату, полумрак в котором исчезала бархатная золотистая мебель, стеклянный овальный низкий стол. Компьютеры, с их деловым видом, явно были лишними в этом интерьере.

Она задержалась и поинтересовалась у сыновей, что же это за роскошь такая. Это оказался офис сына, где он накануне в выходной день работал, и, используя отсутствие коллег, снял всю эту красоту на телефон, по привычке. Чтобы показать семейству.

Она присоединилась, впрочем без интереса — своих дел полно, но тут просто споткнулась, с неожиданным изображением.

С экрана на неё смотрело премилое глазастое создание в усах, как в перьях была его мордашка.

— Ой? — сказала она. — Это кто?

— Сомик…

И изображение поползло дальше, а она пошла к себе на кухню и долго почему то не отпускало из её памяти полупрозрачное тельце этой рыбки, и сама мордочка, которая тыкалась в прозрачную преграду аквариума и открывала рот, и таращила глаза, будто не понимая, кто это там, на берегу, мигает ему яркой вспышкой, тревожит его водяной покой и тишину. Человек, перед аквариумом отражался в стекле, и казался титаном, и усы топорщились у сома, то ли от страха, то ли от возмущения.

Зрелище было таинственным, и сомик прямо-таки сиял своей белесостью, и отражал своим пятнистым белым тельцем всю никчемность остальных банальных рыбок в аквариуме. Вид его вызывал уважение и даже восхищение. И она вспомнила, что сомиков этих держат за санитаров. По- настоящему, людскому — сантехником.

Прозвище «санитар» очень как-то не шло этому оригинальному красавцу, и она еще долго