Чарли, Бен и Джейми прекрасно понимали: Уолл-стрит искусственно поддерживает цены на CDO с тем, чтобы либо свалить все убытки на ничего не подозревающих клиентов, либо выкачать последние несколько миллиардов долларов из прогнившего рынка. Так или иначе, они гнали сок из гнилых апельсинов и продавали его. «К концу марта 2007 года нам стало ясно: мы либо имели дело с абсолютно грязной игрой, либо попросту рехнулись, – говорит Чарли. – Мошенничество было настолько очевидным, что мы испугались, не подорвет ли оно нашу демократию». Все трое были знакомы с журналистами из New York Times и Wall Street Journal, однако те остались равнодушными к их истории. Приятель из Wall Street Journal связал их с Управлением по контролю соблюдения законов Комиссии по ценным бумагам и биржам, однако в управлении также никто не выказал заинтересованности. Представители комиссии встретились с ними в манхэттенском офисе и вежливо выслушали. «Как сеанс психотерапии, – вспоминает Джейми. – Мы уселись и заявили: “С нами творится какая-то дикая история”». Чем дальше шел разговор, тем сильнее чувствовалось непонимание собеседников. «Наверное, у нас был такой дикий вид, будто мы три дня не спали, – говорит Чарли. – Они ничего не знали ни о CDO, ни о ценных бумагах, обеспеченных активами. Мы рассказали о своих сделках, но уверен, они не поняли, что к чему». В комиссии никто так и не занялся этим делом.

Cornwall столкнулась с проблемой более насущной, нежели крах существующего общества: банкротство Bear Stearns. 14 июня 2007 года Bear Stearns Asset Management, фирма, занимающаяся CDO наподобие фирмы Вина Чау, но возглавляемая бывшими сотрудниками Bear Stearns, которые пользовались полной поддержкой материнской компании, выступила со следующим заявлением: она потеряла деньги на низкокачественных ипотечных бумагах и перед ликвидацией вынуждена была сбросить эти бумаги на сумму $3,8 млрд. До сих пор в Cornwall Capital не понимали, почему только Bear Stearns так охотно продавал им страховку на CDO. «Bear демонстрировал нам ликвидность CDO, объяснить которую я не мог, – говорит Бен. – У них имелся постоянный покупатель на другой стороне. Не могу утверждать, что наши ставки шли прямиком в их фонды, но представить, куда еще они могли идти, тоже не могу».

И здесь возникла новая проблема: Bear Stearns продал Cornwall 70 % ее дефолтных свопов. В силу того что Bear Stearns был большой и солидной компанией, а Cornwall Capital – гаражным хедж-фондом, Bear Stearns не предоставлял Cornwall никакого обеспечения. Bear Stearns вполне мог не выплатить Cornwall свои долги. Основатели Cornwall Capital отчетливо осознавали, что Bear Stearns не столько формировал рынок низкокачественных ипотечных облигаций, сколько приспосабливался к нему. «Отказавшись от брокерских операций с низким риском, он превратился в машину по производству низкокачественных ипотечных бумаг», – говорит Джейми. Если рынок низкокачественных ипотечных бумаг рухнет, то утянет за собой и Bear Stearns.

Еще в марте Cornwall купила у британского банка HSBC $105 млн в дефолтных свопах на крах Bear Stearns. Если Bear Stearns не устоит, HSBC будет должен им $105 млн. Разумеется, они таким образом просто перенесли риск на HSBC, третий по величине банк в мире, один из тех гигантов, что не тонут по определению. Однако 8 февраля 2007 года рынок потрясло заявление HSBC о колоссальных убытках по портфелю низкокачественных ипотечных кредитов. На американский ипотечный рынок банк вышел в 2003 году, купив крупнейшую в Штатах компанию по потребительскому кредитованию – Household Finance. Ту самую Household Finance, что подтолкнула Стива Айсмана перейти границу между скептическим и циничным отношением к Уолл-стрит.

С социальной точки зрения медленное и, не исключено, недобросовестное обрушение многомиллиардного рынка облигаций было катастрофой. С точки зрения деятельности хедж-фондов это был шанс, который выпадает раз в жизни. В начале карьеры Стив Айсман управлял фондом акций стоимостью $60 млн, а сейчас продал в короткую низкокачественные бумаги на $600 млн и не собирался на этом останавливаться. «Иногда его идеи нельзя было осуществить на практике, – говорит Винни. – Только не в этот раз». Айсман был прикован к FrontPoint Partners и, следовательно, к Morgan Stanley. Главный трейдер FrontPoint Дэнни Мозес застрял где-то посередине, между Айсманом и сотрудниками отдела управления рисками, которые с трудом представляли, чем занимаются. «Они, бывало, звонят мне и спрашивают: “А Стив может немного сбросить цену?” Я спрашиваю у Стива, а тот в ответ: “Передай, пусть катятся ко всем чертям”. Я им и передаю: “Катитесь ко всем чертям”». Однако отдел управления рисками не успокаивался и не давал Айсману развернуться. «Если бы отдел управления рисками сказал нам: “Нас это вполне устраивает, и вы можете в 10 раз увеличить эту сумму”, Стив увеличил бы ее в 10 раз», – говорит Дэнни. Грег Липпманн бомбардировал Винни и Дэнни пессимистическими сообщениями о состоянии рынка жилья, и впервые за все время Винни и Дэнни начали утаивать информацию от Айсмана. «Мы боялись, что он выйдет на улицу и примется орать: “Заработайте миллиард!”» – признается Винни.

Весной 2007 года ситуация на рынке низкокачественных ипотечных облигаций, как ни странно, несколько стабилизировалась. Газеты за 7 марта цитировали заявление председателя Федеральной резервной системы Бена Бернанке: «Влияние проблем рынка низкокачественных ценных бумаг на экономику в целом и финансовые рынки находится под контролем». «В марте и апреле качество кредитов всегда повышается, поскольку в это время происходит возврат налогов, – поясняет Айсман. – Казалось бы, специалисты по секьюритизации должны это знать. И они вроде как знали, но при этом допустили сужение кредитных спредов. Какой идиотизм! Они совсем с ума посходили?» Удивительно, но рынок облигаций продолжал расти, и показатели на экранах в отделе торговых операций компании FrontPoint свидетельствовали о стабильной тенденции к повышению. «Мы выключили канал CNBC, – говорит Дэнни Мозес. – Он стал раздражать, к тому же совершенно утратил связь с реальностью. Любое негативное событие они подавали как позитивное. Любое позитивное событие раздувалось сверх всякой меры. Такая подача меняет восприятие. Нельзя позволять всякому бреду затуманивать мозг».

По возвращении из Лас-Вегаса они решили выудить из рейтинговых агентств и обитателей Уолл-стрит, использовавших их модели, как можно больше информации. «Мы пытались выяснить, что может подтолкнуть рейтинговые агентства к понижению рейтингов», – говорит Винни. Между тем тревожные вопросы множились. Почему, например, рейтинговые агентства так лояльно относятся к облигациям, обеспеченным низкокачественными кредитами с плавающей ставкой? Проблемных заемщиков от дефолта отделяла стоимость сломанного холодильника. Мало кто из них мог вынести повышение процентной ставки. Поскольку большинство кредитов были структурированными, владелец дома платил фиксированную завлекающую ставку, скажем 8 %, в течение первых двух лет. В начале третьего года процентная ставка резко возрастала до, скажем, 12 %, после чего держалась на высоком уровне. Нетрудно понять, почему ипотечные кредиторы вроде Option One и New Century предпочитали выдавать именно такие кредиты: через два года заемщики либо прекращали платежи, либо, в случае роста стоимости жилья, обращались за рефинансированием. Подобные компании не относились к дефолту серьезно, ведь они не несли никаких рисков по кредитам: рефинансирование просто позволяло содрать с заемщиков дополнительные деньги. Кочуя между рейтинговыми агентствами и теми, кто занимался упаковкой низкокачественных облигаций, Айсман выяснил, что рейтинговые агентства руководствуются простым предположением: заемщики с одинаковой вероятностью будут производить платежи как при ставке 8 %, так и при ставке 12 %. Это означало увеличение денежного потока для держателей облигаций. Облигации, обеспеченные ипотеками с плавающей ставкой, получали более высокие рейтинги, чем облигации, обеспеченные ипотеками с фиксированной ставкой. Именно поэтому количество низкокачественных ипотечных кредитов с плавающей ставкой возросло с 40 до 80 % за последние пять лет.