– А скажите, вот я слышала, – спросила княгиня робко, наклонившись к ней, – кого-то ищет полиция. Нет, я не подслушиваю, вы не подумайте, – она уточнила сразу, чтобы её не заподозрили. – Я и с постели встать не могу, такая слабость …

– Я знаю.

– Но господин Росслинг внизу говорил так громко, что я невольно услышала, – продолжала она сбивчиво. – Скажите, это ищут её, Катю Опалеву?

– Нет, госпожа Опалева покинула Финляндию, – ответила Маренн. – Как она и говорила вам, она отбыла в Швецию, на пароходе «Микко» и сейчас находится в Стокгольме. Это ищут её помощников, граждан Финляндии, которые за пролетарские идеи готовы поступиться независимостью родины.

– Если их арестуют, во всем будут винить меня? – спросила княгиня Ливен обреченно. – Это я подвела их, разоблачила, вот подходящее слово. Катя будет считать, что я её предала, – лицо пожилой женщины помрачнело. – Я совсем не хотела ничего такого…

– Если их не арестуют, то вполне может статься, что вас саму «назначат» главным агентом, чтобы скрыть провал, а это означает тюрьму, а вполне вероятно, по условиям военного времени, и неутешительный приговор, – предупредила Маренн.

Она хотела добавить «вас ждёт длительное заключение, а то и петля», но, подумав, какое впечатление такая перспектива произведёт на пожилую женщину со слабыми нервами, промолчала.

– И ради чего, позвольте вас спросить? – поинтересовалась дальше. – Чтобы бывшая ученица о вас хорошо подумала? Или ради товарища Сталина, ради большевиков, которые разрушили вашу прежнюю жизнь, лишили вас родины?

– Ради России, – тихо произнесла княгиня Ливен. – Так сказала мне Катя. Это убедило меня, я отбросила сомнения.

– Ради России? – Маренн с осуждением покачала головой. – Боюсь, что это всего лишь уловка, на которую попались не только вы, княгиня, ваша бывшая ученица на неё тоже попалась, только раньше. Советский Союз не признал себя наследником исторической России, это совсем другое государство. Не национальное, а интернациональное, государство пролетариев всего мира, которое большевики организовали на территории исторической России, фактически уничтожив её. Россия погибла в 1917 году, её убийца и могильщик Ульянов-Ленин выстроил на её обломках некое искусственное здание, которое держится только на страхе, на диктатуре, на всепроникающем тоталитаризме. Это не власть рабочего класса, не общество равенства и справедливости, это один большой лагерь, где только бюрократия имеет силу. Но ни один из этих бюрократов не может быть уверен в собственном будущем, так как при малейшем проступке он мгновенно лишается всех преимуществ и превращается в узника. Это государство вы называете продолжением России, милосердной, православной, духовной державы Романовых? Государства, где казнь декабристов явилась событием, глубоко потрясшим всё общество. А скольких уничтожили большевики? Без всякой вины, по классовому признаку? Среди них – ваши знакомые, друзья, наверняка такие существуют. Та же матушка князя Белозёрского, которая просила вас заниматься с Катрин. Вы глубоко заблуждаетесь, госпожа Ливен, – заключила она. – Они просто использовали вас, как используют и вашу бывшую ученицу, и бросят вашу жизнь в топку своих химерических идей без всякой жалости. Она им не нужна. Она, эта ваша жизнь, их совершенно не заботит.

– Не говорите, Катя не такова, – запротестовала Ливен. – У неё доброе сердце.

– У госпожи Опалевой, может быть, и доброе сердце, с этим я спорить не буду, хотя оно должно было бы окаменеть от того, сколько жестокостей и горя ей приходится видеть сейчас в сталинской России, в скольких преступлениях участвовать. Только госпожа Опалева себе не хозяйка, она ничего не решает. Ей просто не позволят ничего решать, а если она воспротивится, это может стоить жизни ей самой. Беспощадность – их девиз, беспощадность к врагам, беспощадность к соратникам. Особенно они ненавидят образованных людей, образованных в широком, классическом смысле, а не по их узкому пролетарскому шаблону.

– Моя сестра Елена, она возглавляла Смольный институт, сгинула без вести в 1917 году в Петрограде, – негромко произнесла княгиня Ливен, на глаза навернулись слезы. – Я даже не знаю, где её могилка, есть ли на ней крест. Говорят, она хотела покинуть Петроград, но по пути в поезде её узнала бывшая институтка, случайно. На станции пьяные матросы вытащили Елену из вагона, а она была старше меня, уже тогда в летах, били ногами, веселились. Потом поезд пошел дальше, её же бросили на лавке, что случилось с ней потом, я так и не смогла узнать. Скорее всего, скончалась от побоев, никто помощи не оказал. Страшно, – княгиня Ливен закрыла глаза, слезинка скатилась по щеке. – Я сама едва от них спаслась, когда они ворвались в наш дом, бежала через чёрный ход. Уехала в поместье – но и там разгром, чуть не сожгли заживо. И весело так, как будто праздник какой – смотреть, как барский дом горит. Все окрестные собрались, пальцем показывали. Какая же низость! Откуда только это взялось-то всё. Вроде благочинно в церковь ходили по воскресеньям. А ту же церковь разрушили, не моргнув глазом, и никакого сожаления – забава! Что же вы думаете, мадам, прежней России уже никогда не будет? – спросила Дарья Александровна, затаив дыхание.

– Боюсь, прежней не будет, – подтвердила Маренн печально. – А будут ли Австрия, Германия? Вы думаете, Австрия под властью Адольфа Гитлера, это та страна, в которой родилась и жила моя мать, принцесса фон Габсбург? Где себя чувствовали уютно все национальности, и немцы, и венгры, и евреи, и славяне? Ни в коем случае. Это совсем другое, националистическое государство, часть германского рейха, нетерпимое к любому, в ком есть хоть капля чужой крови. Всё это страшные последствия мировой войны, которую мы пережили, – вздохнула она. – А сейчас мы вступаем в новую войну, долгую, кровавую. Вам наверняка известно, что германские войска в сентябре вторглись в Польшу, а вот несколько часов назад Красная армия перешла государственную границу Финляндии. Сталин и Гитлер снова разжигают мировой костер, каждый из них действует, исходя из собственных интересов. Кто победит, как будет устроен мир после того, как война закончится, мы ничего не можем знать вперед. Мы можем лишь бороться за ценности, в которые мы верим, за людей, которых любим, стараться вырвать у зла хотя бы малую толику того, что нам дорого.

* * *

– Вы уверены, что княгиню Ливен арестовала финская полиция?

В небольшой сторожке обходчика, примостившейся рядом с железнодорожным полотном, где теперь обосновался Паананен, Екатерина Алексеевна присела на деревянный стул, обтянутый потертым сукном, и придвинулась к дощатому столу, стоящему напротив окна, задернутого цветастой занавеской.

– Да, это так и есть, – подтвердил Паананен, стряхнув пепел с папиросы в деревянную пепельницу. – Я навел справки: её арестовали на вокзале в Турку. Водитель такси, которого она наняла, чтобы доехать