до смерти, на что ещё она годится? – возмутилась Зина. – Кого только она на тот свет не проводила! Длинный список. Просто дьявол во плоти.

– Вы хотите, чтобы я обратилась к Густаву и он освободил Дарью Александровну? – Маша прямо посмотрела в глаза Маренн. – Я это сделаю, не сомневайтесь. Он не сможет мне отказать. Как только он немного освободится и придёт меня навестить…

– Я не сомневаюсь в вашем благородстве, княжна.

Маренн закрыла саквояж и, поставив его на пол, села в кресло напротив кровати княжны.

– Но боюсь, одного участия господина барона недостаточно. Если бы речь шла только о финской полиции – да, вы правы, можно было бы ограничиться распоряжением барона Маннергейма, и это было бы достаточно. Но я сказала вам, в дело вмешались наши германские спецслужбы. Я не хотела бы загружать вас подробностями, но госпожа Опалева – не просто ответственный сотрудник НКВД, она крупный агент, за ней идёт охота, её отслеживают, где бы она ни появилась, и при этом, конечно, тщательно выявляют все её связи, чтобы найти подход, втянуть её в игру, сплести вокруг неё интригу. Вот Дарья Александровна нежданно-негаданно оказалась в центре этой паутины. И чтобы ей выбраться, надо, чтобы воздействие было оказано не из Хельсинки, а из Берлина. Мне придется взять существенную роль по спасению княгини Ливен на себя, – заключила Маренн. – И я постараюсь сделать всё, что в моих силах. Но мне нужен доступ к секретной связи. Как вы понимаете, я не могу использовать наши германские каналы, так как это немедленно станет известно всем заинтересованным лицам со стороны рейха. Я хотела бы воспользоваться возможностями барона Маннергейма в этой области, а это куда серьёзнее, чем просто дать указание начальнику полиции отпустить пожилую женщину, попавшую в плохую историю. Мне бы хотелось, Мари, чтобы вы незамедлительно написали барону записку с просьбой приватно принять меня, а дальше я всё сделаю сама, вам уже не придется беспокоиться. Собственно, это всё, что от вас требуется, – заключила она. – Вы мне поможете?

– Маша, напиши, – требовательно произнесла Зина. – Нельзя же позволить этой дьяволице угробить ещё и Дарью Александровну.

– Я напишу, – решительно кивнула Маша. – Но скажите, Густаву это может нанести какой-то вред?

– Совершенно никакого, – успокоила её Маренн. – Всё это будет строго известно только нескольким лицам. К тому же я собираюсь обратиться к столь высокопоставленным персонам в рейхе, что любая попытка противодействовать снизу будет пресечена немедленно, уверяю вас.

– Тогда дайте мне перо и бумагу, – попросила Маша. – Я сделаю это прямо сейчас. Зачем откладывать?

* * *

– Екатерина Алексеевна, ваша настойчивость ставит меня в двусмысленное положение! – Сорвав очки, Александра Коллонтай привстала за столом. – Я получила совершенно четкие указания из Москвы, – она протянула Кате телеграфическую ленту с отпечатанным на ней текстом. – Всячески препятствовать вашему намерению вернуться в Хельсинки, ни в коем случае не выдавать никаких документов. Мне запрещено, вы понимаете?! – она снова села в кресло, чиркнув спичкой, закурила папиросу. – И если хотите знать моё мнение, я считаю, Лаврентий Павлович совершенно прав, когда настаивает на вашем срочном возвращении в Союз. Как вы себе представляете? – Коллонтай снова водрузила очки на нос и внимательно посмотрела на Катю. – Это авантюра. Объясните мне, как вы собираетесь вернуться в Хельсинки? После происшествия с вашей госпожой Ливен Паананен срочно покинул Пори, он сменил документы, переехал в другое место и полностью перешел на нелегальное положение. Такая же ситуация и с другими сотрудниками. Все в срочном порядке прекратили деятельность, ждут, пока всё успокоится. Сеансы связи отменены. Как вы появитесь в Хельсинки? Вам не на кого будет опереться. Посольство эвакуировано, все наши гражданские службы эвакуированы. Вы подвергаете себя огромной опасности, и ради чего? – Коллонтай усмехнулась, всплеснув руками. – Ради какой-то глупой старушки, которая не смогла запомнить элементарных вещей и всё перепутала. Как солдаты партии, мы не имеем права поступать подобным образом. Наша жизнь принадлежит не нам. Она принадлежит партии, и партия решит, как ею распорядиться. Наше дело – подчиняться. Сейчас партия приказала, чтобы вы возвращались в Москву.

– Я не член партии, никогда им не была, вступать не собираюсь, да меня туда не примут из-за моего непролетарского происхождения. – Хрустальный стакан с водой, которой она запивала лекарство, дрожал в руке Кати, она поставила его на стол. – Тем более, что госпожа Ливен, как вы выразились, Александра Михайловна, и вовсе не имеет к нашим делам никакого отношения. Я хочу поставить вас в известность, что я намерена нарушить приказ Лаврентия Павловича, – сообщила она негромко, но веско. – Я собираюсь вернуться в Хельсинки. И если вы не дадите мне документы, я отправлюсь туда под собственным именем. Я понимаю, – она продолжила, заметив, как брови Коллонтай приподнялись от удивления. – Меня немедленно арестуют на границе, и с агентом Эльзой будет покончено навсегда. Не думаю, что у товарища Сталина во мне отпала всяческая необходимость, иначе, как вы понимаете, я бы находилась не здесь, в вашем кабинете, в Стокгольме, а совсем в других местах, не совсем приятных. Я была личным агентом Дзержинского, а теперь – личный агент товарища Сталина, если вы забыли. Не Лаврентию Павловичу решать, куда и зачем мне ехать. Он даже заикнуться не смеет, что я больна. Мне самой пришлось доводить это до сведения вождя, чтобы он распорядился обеспечить меня лучшими лекарствами. Как вы считаете, товарищ Сталин вернул меня из ссылки, приказал закупить необходимые медикаменты – для чего? Чтобы вы из-за своего упрямства вынудили его агента совершить неоправданно рискованный шаг? Как он отнесется к этому? – Катя сделала паузу, чтобы придать своим словам значимость.

– Вы меня шантажируете? – возмутилась Коллонтай.

– Представьте, да, – ответила Катя смело. – Когда я окажусь в руках финской полиции, мне будет уже всё равно, а вот вам придется объяснить товарищу Сталину, почему вы отказались предоставить мне документы. На Лаврентия не рассчитывайте, – она усмехнулась. – Он и звука не издаст, что он давал какие-то приказания, они же нигде не зафиксированы, кто подтвердит? Вам самой придется объясняться, Александра Михайловна. И я не уверена, что товарищ Сталин будет доволен таким положением вещей. Я думаю, вам предстоит не самая приятная беседа, если не хуже. Так что будьте добры, товарищ чрезвычайный и полномочный посол, выдайте мне все необходимые бумаги, а что и как делать дальше я буду решать сама. Принимать решение – моя прерогатива, не Лаврентия Павловича, я могла бы вовсе не обращаться к нему, но мне надо было убедиться, что мои люди благополучно покинули Хельсинки. Так когда я смогу получить документы? – Катя встала, придерживаясь рукой за стол, голова кружилась.

– Их передадут