– И сие весьма и весьма прискорбно! – подытожил Яков Брюс. – Дедовские обычаи забыли, вот порядка-то и нет!

Люди, спешившие по своим делам, редко поднимали головы, чтобы вглядеться в питерское небо. И никто не заметил, как от старого, полуразрушенного дома на Моховой взмыли вверх три смутные тени и растаяли в сиреневой дымке белой ночи…

Княжна Оболенская по-прежнему мрачнела и старела на глазах, и верный Алексис стал тревожиться – состояние хозяйки ухудшалось час от часу. А для дамы, давно перешагнувшей столетний юбилей и разменявшей уже вторую сотню, любой стресс или недомогание может оказаться роковым. И когда под утро дворецкий вдруг увидел, что княжна приободрилась, что у нее заблестели глаза и заиграли яркие краски на щеках, он вздохнул с облегчением.

– Я знаю, что нам следует предпринять! – объявила княжна. – Я думала всю ночь и решилась на радикальные меры…

Других слушателей, кроме дворецкого, рядом не было, но это оказалось к лучшему – по крайней мере, княжна могла отказаться от сдержанности и высказываться об отсутствующих с полной откровенностью. Что она тут же и сделала:

– Я не хотела бы говорить дурно об этой особе, с которой Маргарита дружит, как бишь ее там…

– Фрейлейн Хёкк, – подсказал Алексис. – Валькирия, с вашего позволения.

– Да-да, валькирия. Так вот ее методы поиска, может быть, и имеют право на существование, но я бы сказала, что они неэффективны и требуют слишком много времени. Она что-то говорила о детективах… Кажется, так теперь называют старые добрые криминальные романы? Я, в отличие от этой особы, уверена, что подобное чтиво не может служить школой жизни! Развлечение для гимназистов. Мы пойдем другим путем!

– Так говорил один из видных социалистов, – напомнил дворецкий.

– О чем говорил – о криминальных романах?

– Нет, сударыня, о другом пути. Мы, говорил, пойдем другим путем. Некий Ульянов…

– Раз говорил, стало быть, умный человек! – перебила его княжна.

– Как сказать… Брат того самого террориста Ульянова, что был арестован по делу о подготовке покушения на императора Александра Третьего и его семью, – напомнил дворецкий. – Взрыв готовили в Петропавловском соборе в годовщину гибели Александра Второго.

– Тьфу ты, пакость какая! У нас в России шагу не ступишь, чтобы в революционные дела не впутаться. Слова не найдешь, которым социалисты еще не пользовались. Ладно, заболтались мы с тобой. К делу, друг мой, к делу. Принеси мне красный альбом.

На лице дворецкого мелькнул испуг.

– Вы собираетесь… – начал было он, но княжна не дала ему договорить.

– Именно.

– Сударыня, это так опасно! Еще ваш батюшка, мир его праху, не к ночи будь помянут, предостерегал вас…

Но княжна, преисполнившись решимости действовать, не желала выслушивать ничьих замечаний, а тем более – замечаний слуги.

– Ты стал слишком много рассуждать. Тебе сказано – принеси альбом, значит, поспеши исполнить мою волю.

Дворецкий молча поклонился, вышел из комнаты и вскоре вернулся с большим старинным альбомом, корочки которого были обтянуты потемневшей красной кожей и украшены медными застежками. Если бы кто-нибудь пригляделся повнимательнее, он смог бы заметить на тиснении кожи полустертую надпись на латыни. Но приглядываться было некому и незачем – и хозяйка дома, и ее слуга прекрасно знали содержание этой надписи.

– Будьте осторожны, сударыня, заклинаю вас, – все же осмелился попросить дворецкий.

Княжна лишь сдержанно улыбнулась, давая понять, что его опасения неуместны, и отдала следующее распоряжение:

– Приготовь стол на двенадцать персон. Блюда и вина пусть будут самые легкие, а сервировка изысканной. А потом можешь отправиться в город. На сегодняшний вечер я отпускаю тебя – нам ты будешь только мешать.

Дворецкий удалился в людскую и отдал распоряжения по части сервировки стола кому-то невидимому. Чьи-то руки мгновенно накрыли стол, причем придраться к сервировке вряд ли смогла бы и капризная княжна – безупречно накрахмаленная скатерть, изящные букеты мелких белых роз, сверкающий хрусталь и серебро, отполированное до лунного блеска…

Алексис удовлетворенно осмотрел работу невидимок, отдал распоряжения насчет смены блюд и приготовления десерта и с достоинством покинул дом.

В передней, у входной двери, мелькнула его фигура в черном сюртуке и растаяла прежде, чем дверь успела открыться, а на улицу вышел уже не человек, а кот… И конечно же никто из прохожих не обратил внимания на бродячего кота, выскользнувшего из разбитых дверей какой-то старой развалины. Кот встряхнулся и мелко потрусил прочь, стараясь держаться поближе к стене и быть при этом понезаметнее…

А княжна, раскрыв альбом, перелистала его страницы, внимательно вглядываясь в каждую фотографию. Изображены на них были исключительно дамы, причем сделаны были снимки не менее ста лет назад – такие невозмутимые лица, ясные глаза, изысканные шляпы и роскошные бальные наряды водились в России только в те далекие времена, когда эпоха исторического материализма еще не наступила. Гибель же этой эпохи ознаменовалась появлением на жизненной сцене совсем иных лиц…

Установив рядом с альбомом две свечи в серебряных шандалах, чашу с водой и зеркало, княжна приготовилась к проведению магического ритуала.

Если бы Маргарита, из-за исчезновения которой и началась вся эта свистопляска, сейчас оказалась рядом с тетушкой, она узнала бы этих дам.

Эти же снимки обнаружились в бабушкином комоде вместе с ее загадочным письмом, активизировавшим путеводные чары. Эти лица бабушка советовала своей внучке на всякий случай запомнить.

Тоскуя по свободе, Маргарита совсем перестала ценить уют и покой своей магической тюрьмы, но жизнь вскоре показала ей, что может быть и хуже.

Наколдовав себе путем самоисполняющихся желаний серебряный кофейник с ароматным кофе, пару ломтиков французского сыра и колоду карт для пасьянса, Маргарита собралась было провести очередной скучный вечер с максимальным комфортом, раздумывая, где бы сервировать кофейный столик – в садике у южной стороны ее апартаментов или на морском берегу, как ее жилище сотряслось от дикого скрежета и грохота.

То ли рядом с ее обиталищем сам собой возник трубопрокатный цех, то ли какие-то великаны по-соседству вручную обтачивали металлические болванки, определить было трудно, но Маргарите никогда еще не доводилось слышать таких мерзких и отвратительных звуков, от которых раскалывалась голова и вздрагивало сердце.

Эти звуки произвели некую перемену в состоянии Маргариты – как и в тот роковой момент, когда она оказалась втянутой в ловушку, пленница кувшина ощутила собственную невесомость. Ее снова неудержимо повлекло куда-то вверх… Это был путь на волю – вырвавшись из созданного собственным воображением кукольного мирка, размещенного внутри магического кувшина, Маргарита увидела круглый тоннель, ведущий к свету: пробку из горлышка кувшина вытащили. Теперь только одно усилие, и вот он – реальный мир за границами ее тюрьмы! Там настоящий солнечный свет, настоящие деревья, город, а в городе – люди!