Он глотнул водки и поморщился. «Дешевка! Горло обжег. Но ведь здесь уже бывали репортеры с Севера! Правда, неофициально, они никому не представлялись, а чтобы не опознали, надевали коричневые контактные линзы. Кажется, так можно узнать куда больше, чем в открытую, но они ничего не узнали. А возвращались какие-то пришибленные, тихие… Это наши акулы-то! А почему?»

К нему за столик развязно подсела проститутка, совсем молоденькая, лет пятнадцати. Вынула сигарету, попросила прикурить и вдруг, взглянув ему в глаза, вскочила и вышла из кафе. Он усмехнулся: «Ясно, поняла, что я северянин. Голубоглазый. Испугалась».

– Послушайте!

Он вздрогнул. За его столиком теперь сидел пожилой мужчина, кареглазый, как и все здесь. Он не успел заметить, как у него появился сосед.

– Так ходить нельзя, – тихо продолжал незнакомец, помешивая ложечкой свой кофе. – Видно же… Вас убьют.

– Что? – Журналист подался вперед, трепеща от возбуждения. Вот она, сенсация! Удача! Деньги!

– Как вы дожили с такими глазами до своих лет, не представляю, – еле слышно вымолвил мужчина. – Я дам вам адрес подпольной аптеки, там продают коричневые линзы. Наденьте немедленно. Аптекарь – мой знакомый, он не выдаст.

– О чем вы? – Журналист схватил собеседника за руку, но тот отшатнулся. Испуганно поморгал и снова склонился к нему.

– Я сам голубоглазый, – теперь его голос был почти неразличим. – Вы с ума сошли! Я рискую, говоря с вами! Запоминайте адрес, это недалеко, за углом! Пароль – «Отечество».

– Мне не нужен пароль, – окончательно возбудившись, воскликнул журналист. Голоса он не понижал, даже не собирался. Здесь убивают? Что ж, пусть попробуют! Он тут официально и с удовольствием устроит международный скандал. – Я репортер, и я – с Севера!

Он осекся, вдруг кожей ощутив обращенные на себя и на своего соседа многочисленные взгляды. Незнакомец прикрыл глаза, на его лбу проступила испарина. Мужчина дышал тяжело, медленно, будто на грудь ему положили камень.

– Посмотрите в окно, – сказал он наконец.

За окном тянулась длинная, слабо освещенная улица. Северные кварталы скоро закрывались, время шло к рассвету, и фонари теперь горели через один, в целях экономии. Возле кафе стояли двое полицейских. Один был вооружен автоматом, другой – ведром, из которого торчала кисть.

– А теперь сделайте вид, что не заметили их, – продолжал собеседник. – И закажите мне водки, ладно? У меня нет денег. И купите сигарет. Нет, не пачку. Двух вполне хватит. Одну – сейчас, другую после…

Чувствуя свою вину, журналист торопливо сделал заказ. Официантка приняла и исполнила его молниеносно, с непроницаемым лицом. Радио играло, люди говорили и смеялись, из кафе под руки выводили пьяных, а ему казалось, что вокруг вакуум. Сосед залпом выпил водку, закурил и вновь сощурился.

– Значит, вы с Севера? С настоящего Севера? – Он явно захмелел. – А я тоже оттуда. То есть родители были оттуда. Надеюсь, им удалось уехать. Они меня потеряли на станции, когда бежали. – Он сделал глубокую затяжку и вдруг усмехнулся: – А знаете, меня ведь убьют. Когда я подсел к вам, то подписал себе приговор. Вон они стоят, ждут.

Журналист украдкой взглянул за окно. Полицейские будто вросли в асфальт.

– Говорите тише! – пробормотал он, ложась локтями на столик и оглядываясь. – Почему убьют? За что?

– А вот за это! – Мужчина, уже совершенно не стесняясь, достал из кармана маленький контейнер с физиологическим раствором и снял линзы. Глаза у него оказались бледно-голубыми.

– И… только за это? – Журналист был почти не в состоянии говорить. «Это ложь, ложь… А если правда, то… Это не сенсация, это безумие! Мне отсюда не выбраться после того, что я узнал! Но ведь другие возвращались… Правда, без репортажей… Я повидался перед поездкой кое с кем из них, и никто ничего не сумел мне рассказать. Все они вернулись, но…. Они все побывали здесь тайком, в линзах. Адрес подпольной аптеки… Меня он уже не спасет…»

– Вас не тронут, – собеседник словно прочел его мысли. – Скандала не захотят. Зачем вы приехали?

– Узнать, что такое Северные кварталы… – пролепетал журналист.

– А все просто, – тот докурил сигарету и раздавил окурок. Бросил взгляд за стекло. – Стоят, ждут. Понимаете, у нас тут маленький рабочий городок. И работа в шахте тяжелая. Расслабиться можно только здесь. Ну, люди и расслабляются, и делают иногда глупости. Вот и я всю жизнь держусь настороже и знаю, что не надо бы сюда идти, а не могу удержаться. А полиция наготове. Как заподозрят голубоглазого, тащат в участок проверять. Сколько лет уж чистят город, – он усмехнулся, – скоро вычистят. Но пока еще тут многие в линзах. Цепляются за эту паршивую жизнь, пока она не становится поперек горла. Тогда все.

– В-все? – слабо переспросил журналист.

– Когда голубоглазые попадаются, им достается пуля. Это недалеко, вон там, – мужчина указал пальцем за окно. – У стенки. Второй полицейский потом подкрасит штукатурку. У него в ведерке известь.

– Постойте! – Журналист вдруг вспомнил свой опыт работы в горячих точках. Рискованные репортажи, подпольные интервью. То, что помогло ему заработать имя, не сдаваться, идти напролом. – Мы прорвемся! Меня не тронут, я лицо официальное. Вы пойдете со мной. Если с вами что-то сделают, я такое устрою! А уж если на меня посягнут… Тогда будет международный конфликт. Нельзя расстреливать людей только за то, что у них голубые глаза!

– Такое проделывали много раз, и все обходилось, – невозмутимо ответил его сосед. – Я пойду с ними туда, куда должен идти.

– Но почему?! – Журналист вскочил и задел столик. Пустые стопки опрокинулись, одна упала на пол и разбилась, но в их сторону никто не посмотрел. – Как можно быть такой покорной овцой?

Тот посмотрел на него с презрением.

– Овца-то как раз – вы, – спокойно произнес он. – Забрели к волкам и трясетесь от страха. А я не дрожу. Вы там живете спокойно, а я здесь даже во сне не снимаю линзы. У меня трое детей, и младший сын – голубоглазый. Тоже ходит в линзах. Меня вычислили и после расстрела проверят всю семью. Мальчишке конец. И все из-за вас. Хотел помочь… Но…

Он встал и взял со стола сигарету.

– Право оно или не право – это твое Отечество.

Полицейские за окнами оживились, один взял автомат наизготовку. Посетители кафе, которые давно уже только делали вид, что едят и пьют, притихли. В абсолютной тишине мужчина положил взятую сигарету обратно на столик.

– Они, думаю, дадут мне закурить, – сказал он почти свысока. – Как-никак земляки. И возможно даже… Кто-то из них носит линзы.

И вышел. Журналист оцепенело наблюдал, как незнакомец подошел к полицейским, поздоровался с каждым за руку, и все трое двинулись вдоль по улице, туда, где над стеной, окружившей Северные кварталы, уже побледнело рассветное небо.

* * *

Так вы там побывали? Недурно, верно? Я-то, как мэр, туда не хожу, но, конечно, все знаю. Проституция, выпивка… А как быть? У нас тут сплошь шахтеры, работа тяжелая, нужно ведь расслабиться. Это компромисс, главное, в город заразу не пускать. Простите, о чем вы?.. Да как вы могли подумать?! У нас смертная казнь запрещена! Линзы, глаза?! Ничего не понимаю! Ну, ну, присядьте, выпейте воды! Вот так… Это все жара, к ней нужна привычка. Ну и нервные вы, северяне!