— Deus vult! Deus vult! — Рыцари подхватили его боевой клич. — Антиохия пала!

После этого началась настоящая резня. «Армия Господа», захватив и некоторые другие ворота, хлынула бурной рекой по улицам и площадям города. Турки — мужчины, женщины и дети — выскакивали из домов в ночную тьму, но сразу попадали под разящие мечи и копья, и вскоре булыжники накрыл ковер из кровавых тел. Жуткие крики и леденящие душу вопли пронзали мрак; они перемежались эхом от ударов топоров в деревянные двери. Мостовые ворота были захвачены и распахнуты настежь. Раймонд Тулузский и его провансальцы ворвались в город, словно стая свирепых волков, веером рассеявшись по улицам и переулкам. Слишком долго гнили они в лагере под стенами города. Они ели листья и коренья, пили воду такую грязную, что она до сих пор комом стояла у них в горле. И вот теперь настал их день, День Гнева и День Отмщения. Кровь врагов очистит их и рекой унесет в прошлое тяготы и лишения, которые довелось им пережить. Антиохию надлежало предать мечу.

Франки врывались в мечети, думая, что станут свидетелями бесчинств, но встречали там лишь мир и покой, а также сладкий запах свечей, теплящихся в первых лучах света, льющегося через лепные окна из цветного стекла. Красота этих мест поклонения была безжалостно уничтожена. Не было пощады ни имамам, ни простым правоверным, которые молились, повернувшись в сторону Мекки. Свою смерть они встретили с достоинством, и вскоре молельные ковры, на которых они стояли на коленях, пропитались кровью. Франки вламывались в дворцы в поисках золота, серебра и драгоценных камней. Они срывали со стен висячие украшения, забирали ковры, покрывала и ткани, а на улицу выходили, натянув на себя награбленную изысканную одежду. Они разбивали комоды, сундуки и ларцы. Они хватали женщин из гаремов, прекрасных армянок и черкешенок, и жестоко насиловали их на роскошных диванах и красивых кушетках. Бледные от страха греки распевали молитвы, крестились и выставляли перед собой распятия, надеясь, что их пощадят руки этих неистовых убийц, которые смерчем неслись по улицам Антиохии, отсекая своими длинными мечами головы, как жнец колосья.

Турок ловили и подвергали истязаниям; им распарывали животы, потом вытаскивали внутренности и водили за собой, как собак на поводке, пока те не падали замертво. Гарнизон города отступил за надежные стены цитадели, где развернул свои зеленые знамена и стал ждать помощи. Боэмунд немедленно организовал наступление на цитадель, обороной которой командовал сын Яги-Сиана, но в ногу ему попала стрела, и ему пришлось отступить. Сам же Яги-Сиан поддался панике и попытался убежать, но, пьяный и перепуганный, он то и дело падал с лошади. Наконец охрана Яги-Сиана, не желая рисковать из-за него своими жизнями, бросила его лежать на земле. К павшему правителю подошел какой-то мясник-армянин, отрубил ему голову и вместе с доспехами Яги-Сиана и упряжью его коня преподнес Боэмунду за вознаграждение.

Обо всем этом узнала Элеонора, укрываясь в одной из башен-близнецов, усталая и опустошенная. Пришел Теодор, чтобы накормить ее, потом появились Гуго и Готфрид, но Элеонора просто сидела, опершись на подушки, глядя перед собой невидящими глазами. Она тихо призналась Теодору, что хотела бы вернуться домой. Он объяснил ее состояние тем напряжением, которое ей довелось вынести за все время до падения города. Элеонора же, сама не своя, лишь глубже удалилась в сумрак башни, а тем временем кровавое неистовство постепенно начало спадать. Однако 4 июня ее разбудил Теодор, который взволнованно сообщил ей, что на холмах к северу от Антиохии были замечены передовые отряды и разведчики неприятеля, а засевший в цитадели гарнизон вывесил черное боевое знамя и угрожал нападением на город.

— Тебе надо идти, — настоял Теодор.

Он заставил Элеонору наспех одеться и собрать свои пожитки. После этого он легонько вытолкнул ее за двери и вывел из башни. Пока они спешили по пыльной дороге, Теодор предупредил Элеонору, чего ей следует ожидать. Они вошли в город обреченных. На улицах до сих пор валялись трупы. Белые стены домов и других строений стали красными от крови. Запах тлена ширился повсюду, отравляя воздух и вызывая тошноту. Адемар из Ле-Пюи делал все от него зависящее, чтобы трупы были собраны и сложены на площадях и базарах. Загудели огромные погребальные костры, и зловещий черный дым стал подниматься в бледно-голубое небо. Тем временем город захлестнула новая волна грабежей. «Армия Господа» попала в Антиохии в западню, практически не имея запасов продовольствия. Боэмунд и другие руководители уже ездили с развернутыми знаменами по улицам, а перед ними семенили глашатаи, созывая воинов назад, под боевые штандарты. Элеоноре показалось, что она идет через пустоши ада. Пылали костры. Повсюду клубился черный дым. То и дело дорогу им преграждали вздувшиеся гниющие трупы. Только рука Теодора, обнимающая ее за плечи, была единственной защитой от чувства полной безнадежности, которое вот-вот должно было поглотить ее, словно густеющая тьма, угрожавшая заполонить ее душу. Лишь одна мысль преобладала над ее чувствами: Фируз! Она не знала, что с ним случилось. Причиной всего происходящего вокруг стала личная боль, которую ему причинили. Асмая предала его, и он в отместку предал всех. Однако если бы он этого не сделал, то какой была бы судьба Гуго, Готфрида и остальных? Похоже, что жизнь человеческая есть не что иное, как вереница предательств, одно из которых влечет за собой следующее. Священники проповедовали об аде, Элеонора же чувствовала, будто бы ее похоронили заживо. Придет ли спасение, или же она вместе с другими — греками, армянами и турками — уже предстала перед Судом Божьим и теперь терпит муки вечного наказания? Вот какие мысли роились в голове Элеоноры, когда ее привели в спальную комнату в особняке какого-то турецкого торговца, хозяин которого был мертв или же успел убежать. Вызвали врача, заставившего ее выпить какой-то горький напиток, после чего она хорошенько пропотела и заснула.

В последующие несколько дней Элеонора, время от времени пробуждаясь от чуткого сна, похожего за забытье, узнала, что над «Армией Господа» сгущаются тучи. Прибыл Хебога со своей армией, насчитывавшей не менее семидесяти тысяч человек. Ей противостояла армия франков, численность которой уменьшилась теперь до тридцати тысяч воинов — голодных и испытывающих недостаток в доспехах, лошадях и провизии. Город был блокирован. Башню «Ля Магомери», обитель Благословенной Девы Марии, которую удерживал гарнизон под командованием Роберта Фландрского, взяли в осаду. Подтянув баллисты и катапульты, турки обрушили на защитников башни дождь заостренных метательных снарядов, несущих смерть. Роберт Фландрский поджег башню и отступил в город через Мостовые ворота. Тем временем турки, засевшие во внутренней цитадели, стали нападать на них, устраивая свирепые набеги. Боэмунд организовал оборону вдоль выступа, расположенного напротив цитадели. Тем не менее на «Армию Господа» беспрерывно падал дождь из метательных снарядов, стрел и камней. Бой длился от рассвета и до заката, поэтому те, у кого был хлеб, не успевали его съесть, а те, у которых была вода, не успевали ее выпить. Было немало примеров мужества и героизма. Роберт Барнвильский с пятнадцатью рыцарями пошел в атаку на отряд турецких всадников, однако попал в засаду, устроенную многократно превосходящими силами противника. Он попытался было пробиться назад в Антиохию, однако его пронзила стрела, а конь его был убит. Роберта Барнвильского прикончили ударом копья в голову, которую потом отсекли и выставили внизу под стенами, чтобы досадить защитникам города.