Прохожу через комнату, чтобы, поморщившись от боли, сесть на краешек кровати.

Я веду себя неприлично. «И плевать», как любит говорить Элвин Эйстер.

Кладу руку на одеяло.

— Ну, что случилось?

Я знаю, что случилось. Очередная ссора с отцом. Одна из первых. И уверена, одна из многих.

Он выныривает. Лицо заплакано, глаза красные, весь вспотевший и помятый. Теперь, когда ему сбрили бороду, Риккардо кажется совсем мальчишкой. Гораздо моложе своих лет.

Или гораздо старше. С какой стороны посмотреть.

— Ничего! — голос тоже мальчишеский, упрямый и слишком высокий.

— Мне уйти?

— Не надо! — вылезает из-под одеяла — так и прятался там в одежде. Лезет обниматься. Я прижимаю лохматую голову к груди, глажу по волосам. Бедный мальчик.

Забывшись, говорю это вслух. Он вырывается.

— Да! Мальчик! — губы дрожат, на лице вызов. Как у задиристого подростка.

— Ты не виноват.

Риккардо и правда не виноват. Он — десятилетний ребенок в теле взрослого мужчины. Брат говорит, что не помнит, что было с ним эти годы, но стоит начать расспрашивать — в его глазах поселяется ужас. Он замыкается и отвечает односложно, только «да», «нет» и «не знаю».

— Ты поэтому плакал?

— Я не плакал, — бурчит он.

— Ну как хочешь.

Риккардо не выдерживает долгого молчания. Снова подвигается, кладет голову мне на колени. Перебираю его волосы.

— Я так не могу, — его голос прерывается от рыданий. — Все изменилось, Фран.

— Одиннадцать лет.

— Отец хочет, чтобы я был наследником. А я… я не понимаю ничего. И не умею.

— Все с чего-то начинали. Ты научишься, — пытаюсь я его утешить.

Всем нам нелегко далась эта замена. Отец сочинил дикую историю, но даже она не идет ни в какое сравнение со слухами, что ползут среди челяди.

По счастью, Риккардо слишком похож на отца, чтобы можно было усомниться в родстве.

— Я ему не нужен. Нужен тот, другой, — мрачно говорит брат.

— Глупости. Джованни не вернется. И сколько можно сравнивать? Учись, взрослей. У тебя все получится.

Риккардо подвигается ближе, обнимает меня за талию.

— Я люблю тебя, Фран. Пожалуйста, не уходи. Посиди со мной еще чуть-чуть.

— Тебе надо идти к отцу, — грустно говорю я. — И если меня здесь найдут, опять выпорют.

Встаю. Риккардо выше меня на полторы головы, но с ним я ощущаю себя совсем взрослой и мудрой. Брат пробуждает во мне материнские чувства, хочется обнять его, защитить от жестокого мира.

Смешно. По-настоящему защитить кого-то можно только научив сражаться, и мое женское оружие не поможет мужчине.

Но я могу поддержать брата, пока он учится.

— Я пойду. А ты вернись к отцу, пока он совсем не разозлился.

Он отводит взгляд и кивает. И я понимаю: так и будет сидеть, запершись в комнате.

Бедный глупый Риккардо.

* * *

Я прохожу мимо покоев Джованни и вдруг замечаю, что дверь приоткрыта. Надо бы быстрее прошмыгнуть мимо, но меня разбирает любопытство. Заглядываю внутрь и наблюдаю раскрытую дверцу комода, спину и коротко остриженный затылок.

Элвин Эйстер предпочитает военный стиль. Он совсем как мой отец — не признает бород, усов и пышных локонов. Смотрится немного непривычно, но ему идет.

Маг выгребает на пол содержимое полок, поворачивается и встречает меня хорошо знакомой насмешливой улыбкой. Не могу удержаться, улыбаюсь в ответ.

— Заходите, раз уж пришли составить мне компанию, сеньорита. Не надо топтаться на пороге, — мурлычет северянин, словно кот. — Я как раз разбирал вещи вашего брата.

— С чего это вы разбираете его вещи? — захожу внутрь и прикрываю за собой дверь. Еще не хватало, чтобы нас увидели слуги.

Он подмигивает:

— Пытаюсь понять, куда он мог сбежать. И где искать прочих культистов.

— И отец дал на это разрешение?

Мне становится тревожно. Конечно, через прочих служителей Черной Джованни теперь не найдешь. Но у официи дознавателей длинные руки.

Утешаюсь тем, что даже я сама не знаю, куда направился брат.

Элвин наклоняется над вываленной кучей барахла. Среди тряпья мелькает связка бумаг, им он уделяет особо пристальное внимание.

— Ну да. Ваш батюшка был весьма раздосадован его исчезновением.

Это неправда. Будь отец по-настоящему зол, дело не ограничилось бы двумя десятками розг. Бывало, он наказывал меня куда строже за более мелкие провинности.

Думаю, он испытал облегчение, когда узнал о побеге Джованни.

Конечно, прочие пленники не стали молчать о моей роли. Когда меня вызвали к отцу в кабинет, я сразу поняла, о чем пойдет речь. Вошла тихо, скромно, как и положено послушной дочери. Стояла, потупив глаза, смиренно выслушивая упреки и брань. Просила прощения и говорила, что не знаю, что на меня нашло.

Я хорошо помню правила этой игры.

Поначалу смущало присутствие Элвина, но позже у меня возникло твердое убеждение: все происходящее — спектакль, который отец затеял для тайного дознавателя. Чтобы храм точно был уверен — семейство Рино здесь ни при чем. Мы честные квартерианцы, а Джованни — единственная паршивая овца, да и вообще бастард. Так что я старалась, как могла, играть свою роль. Иногда поднимала голову, чтобы посмотреть: как он? Верит? Поднимала и натыкалась на ироничный, изучающий взгляд. Маг не выказывал гнева. Молчал и смотрел пристально, со странной улыбкой — по лицу ничего не прочитать. Это сбивало, оттого я была косноязычнее обычного.

Так я и не поняла, рассердился он из-за моей помощи Джованни или нет.

До смерти боялась, что отец предложит Элвину остаться посмотреть на порку. Я бы не пережила такого унижения. Но нет, он вообще не упоминал при дознавателе подробностей предстоящего наказания.

— А это обязательно? — спрашиваю я. — Ловить Джованни?

— А как же? — показушно удивляется северянин, перебирая вещи брата. — Мы же не можем позволить служителям Черной Тары просто так разгуливать среди приверженцев Четырехпутья. Помните, что тогда было в храме, Франческа? Хотите, чтобы кто-то другой оказался на вашем месте? Или на месте Риккардо?

— Он не виноват!

— Ну да, конечно. Его связали и привели туда силой.

— Это все его мать.

— А братец изрядно заморочил вам голову, я смотрю. У человека всегда есть выбор, Франческа. Просто такая сила — слишком большой соблазн.

— Каждый имеет право на ошибку. И на второй шанс.