Она улыбнулась, и все исправилось.

Потом была сочная пицца и холодное пиво в чересчур ярко-зеленом, местами облупившемся павильоне. Усталая и счастливая прогулка между темных уже павильонов к запоздалому автобусу, пыхтя, дожидавшемуся их на остановке. Чувство причастности, вызванное точным прилеганием спинного хребта к просчитанному кем-то профилю автобусного сиденья. Чередующаяся с улыбками общая на двоих дремота на скорости в шестьдесят миль в час, сквозь мерцающую огоньками ночь и наконец знакомая остановка на знакомой улице, пустой и безлюдной, но моей улице в моем городе.

Они разбудили дремлющего водителя такси и назвали адрес.

– Интересно, я полностью вернулся к жизни или мне предстоит что-то еще? – пробормотал Гип в своем углу сиденья и только потом понял, что она слышит его слова. – Получается так, словно весь тот мир, в котором я жил, занимал когда-то небольшое место в моей голове, где-то в таких глубинах, что мне его было даже не видно. А потом ты сделала из него комнату, затем город, а сегодня что-то огромное, ну как… – И, не найдя нужного слова, он умолк.

Свет фар встречной машины на мгновение высветил ее улыбку. Он продолжил:

– Вот я и думаю, каким на самом деле может стать этот мир.

– Много большим, – ответила она.

Дремотно откинувшись на спинку сиденья, он пробормотал:

– Я отлично себя чувствую, – и со странной интонацией добавил: – Нет, Джейни, я… – голос его осекся. – Мне плохо.

– Ну, тебе лучше знать, – спокойно ответила девушка.

– О нет. – Напряженность пришла в его голос и оставила его, он усмехнулся. – Опять он. И он ошибается. Ошибается. Он больше не сумеет заставить меня почувствовать себя больным. Водитель!

Голос его хрустнул переломленной веткой. Шофер от неожиданности нажал на тормоза. Гипа кинуло вперед, он уперся рукой в спину шофера.

– Едем назад!

– Божемилостивыймилосердный, – пробормотал шофер, разворачивая такси.

Гип обернулся к Джейни с ответом, неопределенным, не до конца оформившимся, однако она не задала ему вопроса. Она сидела спокойно и, как всегда, чего-то ждала. Тогда Гип приказал водителю:

– Следующий квартал. Да, здесь. Налево. Еще раз налево.

Потом откинулся назад, припав щекой к стеклу, и внимательно приглядывался к темным домам на черных лужайках. Наконец произнес:

– Здесь. Вон тот дом с подъездной дорогой, там, где высокая живая изгородь.

– Подъехать к дому ближе?

– Нет, – отрезал Гип. – Остановитесь подальше… здесь, чтобы хорошо его видеть.

Остановив машину, водитель обернулся.

– Приехали. С вас доллар и…

– Шшш! – звук получился настолько резким, что водитель остолбенел.

Через прореху в изгороди, пропускавшую в себя подъездную дорогу, Гип вглядывался в очертания неярко освещенного белого здания, осматривал строгий фасад, козырек над входом, опрятные ставни, дверь под полукружьем окна.

– Теперь едем домой, – проговорил он наконец.

На обратном пути никто не проронил ни слова. Гип ладонью закрывал виски, притеняя глаза. В уголке, который занимала Джейни, было темно и тихо.

Когда машина остановилась, Гип рассеянно помог Джейни выйти на дорожку. Он передал шоферу банкноту, получил сдачу, отсчитал и вернул тому чаевые. Такси отъехало.

Гип замер, уставившись на деньги, пальцем передвигая на ладони монетки.

– Джейни?

– Да, Гип.

Он посмотрел на нее. Лицо девушки растворялось во тьме.

– Что ж, войдем.

Они вошли в дом. Гип включил свет. Джейни сняла с головы шляпку, повесила сумочку на спинку кровати, уселась, сложив руки на коленях. Она ждала.

Он так углубился в себя, что казался ослепшим. А потом стал медленно пробуждаться, не отводя взгляда от лежавших на ладони монеток. Какой-то момент казалось, что он не усматривает в них ни малейшего смысла; а потом неспешно, не сразу осознал их значение, учел в своих размышлениях, итог которых отразился на его лице. Он сжал деньги в кулак, потряс им, а потом выложил перед Джейни на ночной столик – три скомканные купюры, горсточку серебра.

– Они не мои.

– С чего ты это взял?

Он устало качнул головой.

– Нет, они не мои. И никогда не были моими. И те, что потрачены на карусели, и на все эти покупки, даже на кофе по утрам. Считаю, что это взаймы.

Она молчала.

– Тот дом, – рассеянно проговорил он, – я был в нем. Как раз перед самым арестом. Это я помню. Тогда у меня не было ни гроша. Я постучал в дверь, грязный, свихнувшийся, а мне скомандовали «кругом», чтобы не попрошайничал. Не имел я тогда никаких денег. Я точно помню. У меня только и было, что… – Из кармана на свет явилась плетеная трубка, блеснула в свете лампы. Зажав ее в пальцах, он указал на ночной столик. – Но с первого же дня, как я здесь оказался, у меня завелись деньги. Каждый день, в левом кармане пиджака. Прежде я не задумывался над этим. Это ведь твои деньги, Джейни?

– Твои. Забудем об этом, Гип. Это совершенно не важно.

– Что ты хочешь этим сказать? – отрубил он. – Они мои, потому что ты дала их мне?

Пронзительным лучом гнева он попытался прорезать темноту ее молчания.

– Так, наверно?

– Гип!

Он тряхнул головой, резко, внезапно, не имея другой возможности выразить тот порыв, который раздирал его в этот момент. В нем был гнев, унижение, яростная атака на ту тьму, в которой тонуло его прошлое. Он рухнул в мягкое кресло. И прикрыл лицо руками.

Потом ощутил – она рядом, и ладонь ее легла ему на плечо.

– Гип… – прошептала Джейни. Он дернулся, и ладонь исчезла. Послышался легкий звон пружин – Джейни вновь опустилась на постель.

Он неторопливо отвел руки от лица, обиженного, оскорбленного.

– Пойми, я злюсь не на тебя, я очень благодарен тебе за все, что ты сделала для меня. Дело не в этом. Что-то не так, – выпалил он. – Я опять запутался: что-то делаю, а почему, сам не знаю. Просто приходится – вот и делаю неизвестно что. Словно… – Он умолк, чтобы подумать, уловить нечто целое в тысячах обрывков, на которые вихрь безумия растерзал его «я». – И ведь знаю, что поступаю плохо, что не следует мне жить здесь, есть за чужой счет, получать деньги неизвестно за что… И… я же говорил тебе, что должен найти кого-то, но зачем, почему – не знаю. Вчера я сказал… – Он умолк, и в комнате какое-то время слышно было только свистящее дыхание, исходившее между его зубов, между напряженных губ. – Я сказал сегодня тебе, что мой мир, место, где я живу, – все время становится все больше и больше. Теперь оно уже вмещает в себя тот дом, возле которого я остановил такси. Я вспомнил, что был там уже, измученный, и постучал, а мне велели убираться восвояси. Я кричал на них, а потом пришел кто-то еще. Я спросил их, я хотел узнать о…