Тем временем Главный зал быстро пустел. Когда Николас выглянул из-за занавеса, он увидел лишь кучку людей, окружившую лежащего на полу человека и доктора Винча, стоявшего возле несчастного на коленях. Судя по встревоженным лицам, дело было плохо.

Фаэторн переоделся одним из последних. Николас не отходил от него ни на шаг, опасаясь, как бы тот не натворил бед. Суфлер и сам был страшно зол на мальчика, однако теперь ему больше хотелось понять причины столь отвратительного поведения мальчика. Казалось, Фаэторн прочел мысли Брейсвелла.

— В этот раз, Ник, даже не пытайся меня удержать. Я устрою этому чертенку взбучку. Я выдеру его так, что он неделю присесть не сможет.

— Не думаю, что это наилучший способ обращения с ним. Полагаю, ему следует объяснить, что он наделал. Что так поступать ни в коем случае нельзя. И конечно, на сцену мы его больше не выпустим, даже если в зале будет сидеть его отец. Знаешь, на самом деле я начинаю подумывать, что в этом-то корень всех бед.

— В чем — «в этом»?

— В Джероме Страттоне, который сидит в зрительном зале. Между ним и Дэйви никакой любви и в помине нет. Может, своими шалостями на сцене мальчик хочет позлить отца?

— Да плевать мне на отца, Ник. Он злит меня — вот что меня больше всего волнует. И я не позволю делать это безнаказанно.

— Мне кажется, есть еще одно объяснение.

— Знаю. Дэйви — исчадие ада. Угадал?

— Не совсем, — усмехнулся суфлер. — Мы забыли об очень важном обстоятельстве: о смерти его матери. Она ведь умерла совсем недавно, и это оставило в душе мальчика страшную рану. Я заметил, как он быстро привязался к Анне, когда жил с нами в Бэнксайде. Она относилась к нему как сыну, и он отвечал ей любовью. Может, Анна напоминала ему мать…

— Черта с два, — замотал головой Фаэторн. — Его мать была злой колдуньей, зачавшей от самого дьявола. Дэйви — отродье Сатаны, и ему в «Уэстфилдских комедиантах» не место.

— Но мы подписали договор.

— Я разорву его!

— Только попробуй — мистер Страттон тут же подаст на нас в суд.

Но Фаэторн и слушать не желал:

— Да плевать мне на Страттона! Что же до ублюдка, которого он посадил нам на шею, — он схватил трость герцога Козимо, — посмотрим, сумею ли я вбить ему немного ума в задние ворота!

Фаэторн рванулся к выходу так быстро, что Николас не успел и шевельнуться, однако путь актеру преградил Майкл Гринлиф, как раз в тот момент появившийся в дверях. Хозяин Сильвемера был в некотором смятении.

— Слава богу, мистер Фаэторн, что я успел вас перехватить, — с облегчением вздохнул он. — Мне необходимо перемолвиться с вами парой слов наедине. Первым делом, сэр, позвольте выразить восхищение вашей игрой. Вы были просто великолепны в роли герцога Пармского.

— Я играл ужасно, — отрезал Фаэторн.

— Да как можно?! Вы заслужили оваций, и мне очень жаль, что вы их не услышали.

— Один из ваших гостей украл их.

— Кстати, как он? — спросил Николас.

— Как раз об этом я и хотел поговорить. — Гринлиф помрачнел. — Боюсь, новости печальные. Роберт Патридж — так звали несчастного — скончался у нас на руках. Теперь, мистер Фаэторн, вы понимаете, почему вам почти не хлопали. Не корите бедного Роберта. Он сорвал спектакль не по своей воле.

— Но отчего он умер?

— Вот это загадка, — ответил сэр Майкл. — Сначала думали, что у бедолаги сделался сердечный приступ — такой диагноз поставил доктор Винч, осмотрев тело. Но я лично сомневаюсь. Видите ли, Роберт Патридж не был молод, но для своих лет он был крепок и никогда не жаловался на сердце. Он преуспевающий адвокат, и еще утром я видел, как он скакал на лошади, пустив ее галопом. И несмотря на все это, он вдруг упал замертво посреди Главного зала. Я понимаю, куда мне до доктора Винча, но я как-никак ученый, а исследования расширяют кругозор. Порой для меня проще простого установить причину смерти. Увидев тело Роберта Патриджа, я не поверил, что это человек, умерший от разрыва сердца. Судите сами: лицо искажено страшной гримасой, пальцы кривятся в судороге, кожа неестественного оттенка. Более того, изо рта у него идет странный запах… Я думаю, Роберта отравили.

— Вы хотите сказать, что кто-то его специально отравил, чтобы сорвать спектакль? — снова взвился Фаэторн.

— Разумеется, я могу и ошибаться. — Сэр Майкл пожал плечами.

— А если нет? — выдохнул Николас.

— А если нет, то нужно признать, что случилось ужасное, — сказал Гринлиф, отирая ладонью пот со лба. — Роберт Патридж убит.

Фаэторн, собравшийся было что-то сказать, замер в замешательстве. Извинившись, сэр Майкл ушел утешать вдову и успокаивать друзей, взволнованных происшествием. Фаэторн устало опустился на скамью и задумался. Николас присел рядом. Неожиданно актер щелкнул пальцами:

— Ник, ты слышал, что он сказал о покойнике? Чем он занимался?

— Он был адвокатом.

— Именно! — хлопнул в ладоши Фаэторн. — Как и Шортшрифт в «Ведьме из Колчестера». А что случилось с Шортшрифтом? — Он выпучил глаза. — Его отравили! Вот мы и вернулись к Эгидиусу Паю. Неудивительно, что на этот раз рок обошел лорда Мэлэди стороной. Другим пришел черед страдать.

Доводы Лоуренса показались суфлеру неубедительными:

— Пока слишком рано делать выводы.

— Говорю тебе, на пьесе лежит проклятие.

— Тогда почему Патридж умер в самом конце «Ненасытного герцога», а не в середине пьесы? Говорю тебе — это просто совпадение.

— Лихорадка, болезнь, немота, убийство — все это происходит в чертовой пьесе Пая. И именно в таком порядке. Точно, — Фаэторн в тревоге поднялся со скамьи, — а потом лорд Мэлэди еще и слепнет. Как я буду выступать, если лишусь зрения?

— В пьесе речь идет только о временной слепоте. — Николас попытался успокоить друга.

Лоуренс явно принял решение.

— Ясно, что пьеса — причина всех бед. Не будем ее ставить. Не видать этим подмосткам «Ведьмы из Колчестера».

— Мы должны. Сэр Майкл настаивает.

— Он просто настаивает на премьере. Только и всего. Забудем о пьесе Пая, возьмем какой-нибудь старый, проверенный спектакль, сотрем с него пыль и поклянемся, что никогда раньше не ставили его.

— Леди Элеонора заметит, — возразил Николас. — Она не раз смотрела наши выступления в «Голове королевы». Точно так же, как и мистер Страттон. А кроме того, мы уже объявили, что будем ставить «Ведьму из Колчестера». Если мы ее отменим, последствия будут серьезными.

— Хуже, чем сейчас, точно не будет. — Лоуренс махнул рукой. — Ник, погляди на меня. Неужели мне было мало лихорадки, припадка и немоты? Ты хочешь, чтобы я еще вдобавок и ослеп? Чума на этого Эгидиуса Пая! — вскричал Лоуренс. — Его комедия убила несчастного Роберта Патриджа!