Я вновь внимательно посмотрел и на свою спутницу. Рассвет уже полностью вступил в права, и огромные желтые глаза Арии то и дело подергивались тонкой пленкой. В ее человеческом облике я все время замечал характерные птичьи черты, и, наверно, именно они мешали мне по-настоящему оценить красоту этой женщины. Правда, я совершенно об этом забывал, когда видел ее обнаженной... Но и без этого в любом обществе ее тонкий разлет бровей, точеная фигура и совершенные черты лица производили бы неотразимое впечатление, не будь так заметна ее непохожесть на других людей: эти странные птичьи глаза с удлиненными зрачками, волосы, напоминающие снежное облако... Заметив, что я внимательно ее разглядываю, Ария усмехнулась.

– Ну и как, ты уже пришел к определенному выводу?

– О чем ты?

– Думаешь, я неспособна заметить оценивающий мужской взгляд?

– Разумеется, способна. Я слышал, что фрейлины лорда Грегориана проходят специальный курс обольщения. Это так?

– В общем, да – хотя ко мне это не имеет отношения. У меня другие задачи. Лорд ценит мою способность замечать массу интересных деталей во время его дипломатических приемов и пиров.

– Для чего вообще ты оказалась во дворце? Ведь это, наверняка, не безопасно.

– Кто-то должен помогать дяде. Спейс связан со многими людьми. Монастырь лишь небольшая часть его интересов. Он мечтает избавить страну от правления тирана.

Мы оставили позади место ночной схватки и шли уже больше часа, когда я заметил, что Ария с трудом выбирает дорогу. Только теперь я наконец догадался предложить ей остановиться на дневной привал. Видимо, гордость мешала ей признаться в собственной слабости. Идеальное ночное зрение девушки при свете солнца оборачивалось своей обратной стороной, и она попросту слепла.

Мы выбрали для лагеря открытое место на вершине невысокого холма. Здесь росло одинокое дерево с толстыми перекрученными ветвями, создававшими неплохое укрытие для Арии. Я расположился внизу, среди выбивавшихся на поверхность корней, расстелил плащ в густой мягкой траве и попытался заснуть. Но, несмотря на заверение Арии в том, что она услышит приближение любого врага, тревога не оставляла меня. Слишком свежи еще были впечатления ночной схватки.

Я попал в мир, которым управляли непривычные для меня законы, – жизнь человека стоила здесь слишком мало, и выживал лишь тот, кто мог постоять за себя.

Время текло медленно, надоедливые насекомые мешали уснуть, и, в конце концов, я, оставив эти безнадежные попытки, встал и спустился с холма к ручью, протекавшему у его подножия. Нужно было смыть с себя дорожную пыль. Воспользовавшись тем, что моя спутница уснула, я собрался раздеться. В ее присутствии я бы не смог на это решиться, хотя сама Ария, похоже, считала наготу вполне естественным состоянием.

Вода в лучах утреннего солнца казалась расплавленной драгоценностью. Она сверкала, переливаясь на небольших перекатах всеми цветами радуги. Из глубины леса ветер приносил незнакомый пряный аромат каких-то цветов. Жестокий мир планеты выглядел в это солнечное утро умиротворенным и вполне безопасным. Если бы он на самом деле был таким, каким казался! Но за обманчивым блеском чувствовалась скрытая угроза. И именно это ощущение заставило меня внимательно осмотреться, прежде чем начать умывание. На противоположном склоне оврага, по которому протекал ручей, что-то белело сквозь ветви кустарников, и это «что-то», как мне показалось, отличалось подозрительно правильной формой. Какой-то невысокий купол проступал сквозь растительность. Предмет был совершенно неподвижен, и чувство любопытства, в конце концов, подавило во мне врожденную осторожность. Через пару минут я уже был рядом с ним.

Огромное яйцо, не менее двух метров в поперечнике, лежало на поляне. Его скорлупа отливала на солнце перламутровым блеском. А размеры буквально подавляли. Я лихорадочно осмотрелся, пытаясь отыскать следы того, кому мог принадлежать этот зародыш будущей жизни.

Но вокруг не было ни следов птичьих лап, ни поврежденной растительности... Не было и никаких признаков гнезда. Яйцо одиноко и сиротливо лежало на солнцепеке. Трудно было даже представить размеры существа, которое могло снести подобную громадину.

Я осторожно прикоснулся к скорлупе ладонью – она казалась теплой и живой, моя ладонь ощутила какой-то стук, легкое сотрясение внутри огромного купола. Нужно было убираться отсюда, пока хозяин этого чудовищного яйца не заинтересовался моей персоной.

Я вновь поспешно спустился к ручью и пошел вниз по его течению, к месту, где находился брод. Позади послышался легкий треск, но я лишь ускорил шаги, стараясь поскорей оказаться как можно дальше от своей опасной находки. Умываться я раздумал. За моей спиной все время слышалась какая-то возня. Когда мне показалось, что я уже достаточно отдалился от опасного места, густые кусты на склоне оврага, по дну которого я пробирался, раздвинулись, и морда, которая могла привидеться разве что в кошмарном сне, уставилась на меня.

Треугольная зеленая пластина, не меньше метра в поперечнике, прикрывала широкий лоб. Ниже ее, на коротких стебельках, поворачивались в разные стороны два весьма подвижных глаза. Зрачков не было, и оттого глаза казались слепыми. Лишь позже я рассмотрел их фасеточное строение и понял, что, скорее всего, они принадлежат какому-то огромному насекомому. Я замер, чувствуя себя совершенно беспомощным. Оружие и большая часть одежды остались под деревом, на ветвях которого безмятежно спала Ария.

Малейшее движение могло стать для меня последним. Меня отделяло от чудовищной зеленой морды не более пяти метров, и в зарослях угадывалось тело монстра, пока что невидимое. Однако по тому, как тряслись верхушки ближайших деревьев, я мог судить о его размерах и мощи.

В мозгу лихорадочно проносились все сведения, которые я знал о насекомых. Их фасеточные глаза способны замечать лишь движущиеся предметы. До тех пор, пока я стою неподвижно, – я для него невидим. Но долго ли я смогу сохранять нелепую позу, в которой застыл в тот момент, когда увидел морду? Ноги уже затекли, и холодный пот слепил глаза.

Мой противник тоже стоял неподвижно, вращались только глаза, однако он находился в гораздо более выгодном положении. Скорее всего неподвижная поза была ему свойственна изначально. Затаившись в засаде, он высматривал себе жертву и, наверно, мог часами сохранять полную неподвижность перед завершающим стремительным броском.

Верхушки деревьев вокруг монстра больше не двигались, и это мне совсем не нравилось. Нужно было что-то предпринимать, пока я не выдал себя непроизвольным движением. Мышцы затекли, и я чувствовал, что сил оставалось совсем немного. За спиной у меня находился довольно крутой склон, и влажная глина его поверхности казалась не подходящей для стремительного бегства.

Я понял, что окончательно проиграл этот неравный поединок в неподвижности, выпрямился во весь рост и, скрестив руки на груди, уставился на монстра.

Его глаза, заметив движение, мгновенно повернулись и теперь неотрывно следили за мной.