Эту «белую горячку» я слышал уже несколько минут, но искал ей менее пугающее объяснение — переполох среди ночных птиц, несмазанные тележные колеса, выхлопы из газоотвода старой лошади — но только не в человеческой деятельности. Люди не могут издавать такие звуки, думал я, — даже в самом буйном приступе белой горячки.

— И правда ужас, — сказал я.

Его преподобие перекрестился и забормотал: «Царица небесная, радуйся…», как истый католик.

— Царица небесная ничем не поможет, — сквозь зубы сказала Луиза, — Ты думаешь, ей дело до этого? Или младенцу Иисусу. Нет, проповедник, это людей дела, взрослых людей. Но-о! — Она хлестнула по широкому крупу; испуганная лошадь тяжело затрусила к мерцающей реке, — Выловим их, пока их не унесло.

Наши лошади, привязанные среди лоха, вскидывались и били копытами. Стоунуолл и большой мерин Джорджа, без недоуздков и поводьев, были привязаны разными концами одного лассо. Они всхрапывали, мордами друг к другу, их глаза белели в лунном свете. Жеребец Сандауна от испуга присел на задние ноги и лаял на луну, как дикий пес. То, что творилось под водопадиком, могло испугать любое животное. Двое мужчин валялись и боролись в пене под большим обсидиановым валуном, как накануне дети, игравшие в «царя горы». Только тут игра шла не на жизнь, а на смерть. Оба были голые, если не считать клочьев и лохмотьев, и оба вооружены. У индейца в руке был большой извилистый корень, похожий на оцепеневшую змею, а Джордж держал за ручку разбитый кувшин с зазубринами и размахивал им перед собой, как боевым топором. Сандаун отражал его удары корнем. Они потому только не искровенили себя окончательно, что были очень пьяны. По бедра в воде, они спотыкались и падали чуть ли не при каждом взмахе. Потом выныривали, с воплями выплевывая воду. Вот почему это было похоже на сражение каких-то болотных чудищ. Дикие звуки вырывались из воды, отражались от воды и от камня, метались между берегами, множились. Щелчок кнута Луизы заставил их замереть.

— Перерыв, Закатный… — Джордж посмотрел на нас, приставив ладонь козырьком к глазам, словно позади нас было солнце, а не холодная луна, — К нам гости.

Шатаясь и расплескивая воду, по-прежнему загораживая глаза, он побрел к нам. Наконец он разглядел Луизу и попытался прикрыть наготу остатками заплатанных подштанников.

— Женщины!

Попытка скромности окончательно вывела его из равновесия; он упал на четвереньки и так застыл, до подбородка в воде.

А сзади, под водопадом, индеец, воспользовавшись отсутствием соперника, пытался влезть на камень без помех. Он тщетно лапал скользкий валун; косы его наполовину расплелись и перепутались с водорослями. Непослушным языком он приговаривал нараспев:

Колдуй, колдуй,

Самогон дуй.

Урони-ка, урони-ка, хей!

Водяной, водяной над моей головой,

Как я рад, что я живой!

Джордж все-таки поднялся на ноги, но, кажется, не хотел сделать последние несколько шагов к берегу. Луиза с кнутом пугала больше, чем пьяный индеец с корнем. Он поднял разбитый кувшин над головой, приветствуя меня и его преподобие.

— То мужчина в гости, то парень в гости… Сколько визитов… Это все — полнолуние. Почему мы с господином Сандауном и пошли сюда. Самое лучшее время поговорить с духами, когда Мама Луна…

Громкий хлопок прервал его на полуслове:

— Хватит про луну!

Кнут не достал до мишени, но она щелкнула им еще раз.

— Это не визит вежливости. Мы были у тебя в сарае и видели разгром. Переволновались до смерти.

— Это очень любезно с вашей стороны. Ужасно любезно, но совершенно зря. Масса Готч и масса билетер с усами и пистолетиком в рукаве[46]навестили Джорджа, только и всего. У нас была маленькая д-д-дис-куссия.

Джордж стучал зубами и дрожал от холода. Он все еще пытался прикрыть дрожащее тело свои тряпьем и выглядел старым и слабым. Он улыбался, и от этого смотреть на него было еще больнее. Щеки у него провалились, ослепительная улыбка превратилась в вислогубую карикатуру на себя. Луиза охнула и закрыла рот ладонью.

— Господи. Что с твоими зубами? Ну их, ну их, не хочу знать. Только вылези оттуда. Не полезу же я вытаскивать тебя в голубых ботинках. О господи, что за вид— Несмотря на все старания, она не могла удержаться от слез, — Иисусе милостивый… неужели эти подлецы тебя избили?

— Джентльмены из «Дикого Запада»? Избили дядю Джорджа? Ну что ты! Мы только побеседовали и заключили маленький договорчик. А потом они произвели маленькую демонстрацию — так они это объяснили, — чтобы меня убедить. А масса Буффало для гарантии забрал мою шляпу. А масса Готч взял на хранение мои зубы, чтобы я не забыл, что меня убедили…

— В чем тебя убедили? — спросил я.

Его преподобие Линкхорн тяжело опустился на замшелую колоду и с печальным вздохом сказал:

— Ясно — в том, что бы он проиграл завтра. А, слышу пианино в церкви…

— Правильнее сказать, уб-бедили, чтоб я завтра не в-выиграл, — трясясь, сказал Джордж. — Как будто коронованным особам Европы загорелось увидеть ковбоя — чемпиона из Америки. Как будто им все равно, молодой ковбой или старый, красивый или урод, вежливый, как парикмахер, или плюется табаком, как кузнечик, — и все равно даже, если он индеец — ковбои и индейцы друг другу подходят, — ют что они обсуждали с Сандауном во время их с ним дискуссии. Они хотят, чтобы он снял свой синий костюм и ехал во всем своем дикарском великолепии — как вы сейчас его видите… но никто — они очень подробно мне объяснили — никогда не слышал о ковбоях-нигерах.

Его преподобие поднял жилистый кулак:

— «Пути беззаконных искривлены, идущий по ним не знает мира и будет ввергнут в геенну». Исайя.

— Аминь, ваше преподобие, — сказал Джордж, — Исайя, точно, будет прав… немного погодя.

— Чего там годить? — выкрикнула Луиза. — Я этих беззаконных сволочей сегодня же ночью убью.

— Да? Это каким же способом? В красивом стиле вестерна? — Джордж улыбнулся беззубой улыбкой. — Дуэль посреди главной улицы?

— Мы можем пойти к шерифу. Тил Тейлор не потерпит такого безобразия. Хоть и от коронованных особ!

— Да? И с каким придем обвинением? Что дверь сарая сломали? Бочку раздавили? Нет, мисс Джубал, спасибо, мы ни к кому не пойдем. Мы заключили договор, простой и ясный. Дядя Джордж проигрывает родео или проигрывает зубы. Или упал, или пропал, как выразился мистер Готч. И я сказал: ладушки.

— Джордж! — не сдержался я, — Как ты можешь?

— Как я могу?

— Нельзя же!

— А почему нельзя? Мне предложили деньги — больше, чем за победу в двух выездах. Плюс получаю обратно мою улыбку и не должен выходить на ринг с этой лысой гориллой. А индеец Закатный получит вдвое, если усидит в седле без одежды. Чем хуже, если Нигер Джордж упадет одетый?