Гнев стучит в ушах, ногти уже вонзились в ладони до крови. Чувствую, как высоко вздымается грудь с каждым вздохом и как полыхают огнем щеки.

— Соня, они живут в одной неблагополучной семье, — невозмутимо парирует.

— Да мало ли, кто и с кем живет! Она ему никто! С таким же успехом ты могла вызвать Вову, или Никиту, или Серёжу! Кто-то что-то у кого-то украл, а ты вызываешь на ковёр человека, который не имеет к этому никакого отношения!

— Соня, еще раз: они живут в одной семье! — мать тоже повышает голос. — И вообще, почему ты их защищаешь? — слегка прищуривает глаза в подозрении.

— Ее вина даже не доказана! — игнорирую последний вопрос. — Это твои догадки, украсть мог кто угодно. Или же вообще никто не воровал, а та девочка сама потеряла свой телефон. Но в итоге Дима должен расплачиваться за то, чего он не совершал, и даже не факт, что совершала его так называемая сестра! С какой стати!?

Я заканчиваю тираду, а мама лишь отмахивается от меня рукой, как от назойливой мухи.

— Никогда в моей школе не было краж до появления этих неблагополучных, — слово «неблагополучных» она произносит с брезгливостью. — В общем, я сообщила о них в опеку. Пусть уполномоченные органы займутся этой семейкой воров и алкоголиков.

У меня закипает кровь от гнева, мне кажется, я еще никогда не была в такой ярости.

— Папа, — перевожу на него свирепый взгляд. — Ты же судья, скажи маме, что нельзя бездоказательно выносить человеку приговор.

— Давайте сменим тему, — устало предлагает отец.

Я беспомощно откидываюсь на спинку стула и отодвигаю от себя тарелку. Она задевает стакан с компотом, и тот переворачивается прямо на жареную курицу в большом блюде.

— Соня! — укоризненно смотрит на меня мама, быстро возвращая стакан в вертикальное положение. — Да что на тебя сегодня нашло? Ты что, подружилась с Соболевым?

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — снова предлагает отец.

Ну конечно, папа не скажет маме, что она не права в ситуации с Олесей. С некоторых пор он очень послушный муж, во всем поддерживающий свою супругу. А именно с того момента, как мама узнала, что у папы есть любовница, и собралась с ним разводиться.

Это произошло шесть лет назад. Мама узнала, что папа изменяет ей со своим секретарем — молодой выпускницей юридического факультета. Секретарь судьи — это человек, который направляет повестки, пишет протокол и говорит: «Прошу всех встать!».

Папина карьера тогда очень сильно пошатнулась, так как секретарь разболтала о связи с отцом чуть ли не всему суду. Дело в том, что у судей должна быть незапятнанная репутация. А тут женатый судья изменяет супруге со своим секретарем прямо на рабочем месте — в суде. Такое поведение для служителя Фемиды недопустимо, и отцу грозило увольнение за несоблюдение Кодекса судейской этики.

Кое-как отцу удалось замять ту историю. Папа не хотел разводиться с мамой. Он тут же нашел формальную причину для увольнения секретаря и как мог замаливал грехи перед родительницей. Помнится, в тот период отец подарил маме столько цветов, мехов и бриллиантов, сколько не дарил за все годы их семейной жизни. В итоге мама простила папу, и через год после случившегося родилась Настя.

Ну и с тех пор папа не то что бы подкаблучник, но всегда и во всем поддерживает маму. И секретарь у него теперь мужчина, а не выпускница юрфака на 20 лет младше.

— Да, давайте сменим тему, — подхватывает родительница. — Как у тебя на работе?

— Да у меня все нормально.

— Какие у тебя сейчас дела?

— Шайка угонщиков машин, ну и так, по мелочи: налоговые махинации, кражи, поджег дома. Убийств и изнасилований сейчас нет.

— Угонщики машин же давно у тебя? — уточняет мать.

— Да, все никак не могу дойти с ними до приговора, уже год скоро будет. Постоянно возникают новые обстоятельства дела и новые свидетели. Надеюсь, в ближайшие пару месяцев вынесу решение.

— Дашь всем реальный срок?

— Посмотрим… Кому-то реальный, кому-то условный.

Они и дальше спокойно переговариваются о том о сем. У меня же больше кусок в горло не лезет, а ощущение такое, будто облили ведром помоев и надавали пощечин. Я молча встаю из-за стола и на автомате плетусь в свою комнату. Кажется, мама спрашивает у меня что-то вслед, но ее голос сливается с гулом в ушах. Я закрываю за собой дверь и, трясясь от слез, сползаю по ее обратной стороне.

Дима Соболев

Год назад

Бззз. Бззз. Бззз.

Сквозь глубокий сон я слышу вибрацию мобильного. Не разлепляя век, нащупываю ладонью телефон и прикладываю его к уху. Он продолжает вибрировать мне в щеку, и тогда я все-таки открываю глаза, чтобы смахнуть пальцем прием вызова. Это получается только со второго раза.

— Алло, — мямлю в трубку.

— Дим, у меня проблемы, — слышу на том конце провода обеспокоенный голос Антона.

Сон тут же, как рукой снимает. Я распахиваю глаза и сажусь на постели.

— Что случилось?

— Я в полиции.

— Что? Почему?

— Короче… Долго рассказывать, нужен адвокат. Ко мне сейчас приедет государственный, но от него, наверное, мало толку будет…

— Антон, что произошло? — в моем голосе слышится паника.

Брат тяжело вздыхает в трубку.

— В общем, за мной заехали пацаны на угнанной тачке. Я попросился за руль, это электрокар, я никогда раньше не водил их, было интересно попробовать. Ну и я слегка превысил скорость, нас тормознули менты, пробили машину, а она уже числилась, как угнанная. Эти двое сказали, что угнал ее я, а они ничего об этом не знали. Ну, типа, я же за рулем сидел, поэтому я главный. А они, типа, как пассажиры, ничего не знали. Меня сейчас допрашивать будут, приедет государственный адвокат… Короче, надо что-то делать, брат.

Я слушаю сбивчивую речь Антона и не верю своим ушам. Может, мне это снится?

— Придумаешь что-нибудь, Дим, а? Ты же умный.

Нет, мне не снится. Ледяной ужас охватывает каждую клеточку моего тела на самом деле, а не во сне. Паника сковывает горло в реальности, а не в царстве Морфея.

— Мне пора, — произносит Антон, не дожидаясь от меня никакого ответа. — Мне дали право на один звонок, вот я позвонил тебе. Помоги, Дим. Придумай что-нибудь. Меня сейчас допросят, а потом повезут в суд. Мне должны избрать меру пресечения. Уголовное дело завели, короче. Дим, ты тут?

Слова застряли в горле комом, но я все-таки нахожу в себе силы выдавить:

— Да. Я все сделаю.

— Спасибо, брат. Пока.

Короткие гудки.

Я еще долго сижу на постели, пытаясь осознать услышанное. До тех пор, пока не затекает спина до боли. Время на телефоне показывает четыре утра, на улице кромешная тьма, а из кухни через стенку доносится звяканье стаканов и смех. Я давно привык засыпать под эти звуки и не реагировать на них, когда бодрствую, но сейчас каждое слово, сказанное заплетающимся языком матери, больно режет ножом по сердцу.