в нашу жизнь. Это событие спровоцировало панику международного масштаба, и год спустя обанкротился банк Washington Mutual (Wa Mu), а через несколько дней о банкротстве заявил и Reserve Primary Fund. Следствием этих событий стало предоставление правительством США беспрецедентных гарантий инвестиционным фондам сроком на один год. Очевидно, правительства США и Великобритании понимали, что не могут допустить усиления общественного беспокойства, которое неизбежно возникнет на фоне распространения информации о банкротстве банков.

В разгар рецессии 2007–2009 годов нарратив о Великой депрессии, вероятно, перемешался с нарративами о банкротствах банков. В результате сформировалось следующее распространенное видение ситуации: «Мы миновали время, наполненное эйфорией, спекуляциями и отсутствием морали, подобное “Ревущим двадцатым”. Фондовый рынок и банковская система сейчас рушатся, как это было в 1929 году, и вся экономика может снова рухнуть, как это было в 1930-х годах. Все мы можем лишиться работы и выстроимся у обанкротившихся банков в надежде получить свои деньги».

Иначе говоря, нарративы о Великой депрессии и ее причинах (о завершении периодов эйфории и потере доверия) не теряют своей актуальности. Период Великой депрессии был травмирующим событием, о котором люди часто вспоминают, прислушиваясь к другим нарративам, касающимся возможных вариантов развития событий. Гораздо реже, чем о скоплении нарративов о доверии и страхе, вспоминают о другом созвездии нарративов, которые присутствовали в сознании людей, живших во времена Великой депрессии: нарративах о скромности, сострадании и простой жизни. Сегодня влияние этих нарративов значительно ослабло, и на момент написания данной книги их заменили нарративы о стремлении к успеху, оправдывающие демонстративное потребление. Речь о нем пойдет в следующей главе.

Глава 11

Бережливость против демонстративного потребления

Скромность и стремление вести умеренный образ жизни уходят своими корнями в глубокую древность. В Древней Греции, Риме, Китае, Японии и других странах запрещалось проявлять чрезмерное тщеславие.

Истории о беззастенчивом, отвратительном выставлении напоказ богатства – одни из самых давних вечных нарративов во многих странах и религиях. В противоположность нарративам о скромности существуют и нарративы о демонстративном потреблении: чтобы преуспеть в жизни, нужно всем демонстрировать свои достижения – показатель успешности и власти.

Эти два нарратива находятся в постоянной конфронтации. В какой-то период в определенной степени начинают преобладать идеи умеренности, а в какой-то – демонстративное потребление. Оба являются важными экономическими нарративами, потому что влияют на то, сколько люди тратят или экономят, и следовательно, воздействуют на общее состояние экономики. Эти нарративы могут иметь глубокие экономические последствия, которые экономисты и политики не всегда способны предвидеть.

Скромность и сострадание во времена Великой депрессии

В 1930-х годах во время Великой депрессии нарративы о скромности были особенно сильны на фоне масштабной вынужденной безработицы. Они также были реакцией на неумеренность 1920-х годов, что мы можем увидеть по быстрому распространению в обиходе выражения «быть не хуже соседей» («равняться на Джонсонов»), обычно используемого для принижения людей, считающих, что для поддержания «марки» они должны покупать все, что приобретают их успешные соседи и знакомые. Наиболее активно использование этого выражения росло в 1930-е годы. Трудно найти какие-то примеры умеренности, вызванные кризисом в годы, предшествовавшие Великой депрессии (1). В то же время тенденция «новой умеренности» сохранялась на протяжении всей Второй мировой войны и в 1950-е годы и только затем пошла на спад.

Источником идеи новой умеренности, совпавшей с периодами Великой депрессии и Второй мировой войны, стал мощный нарратив о том, что люди страдают не по своей вине, что они потеряли работу из-за Великой депрессии, а некоторые позднее погибли на войне.

Возможно, ваши соседи Джонсоны жили очень хорошо, но соседи Смиты переживали ужасно тяжелые времена, как и многие другие семьи. В разговорах с друзьями и соседями главное место занимали примеры из созвездия нарративов о человеческих трагедиях – истории семей, оказавшихся на улице после того, как глава семьи потерял работу не по своей вине и не смог продолжать платить ипотеку. В таких условиях разумной реакцией даже для людей, у которых еще была работа, было отложить покупку новой машины, отказаться от пышных вечеринок и приобретения дорогих модных новинок. Подобная добровольная экономность позволяет объяснить резкое сокращение потребления в начале Великой депрессии и снижение объема приобретения товаров во время Второй мировой войны.

Нарративы эпохи Великой депрессии из первых уст

Разговоры того времени отражали доминирующий нарратив. Вот письмо времен Великой депрессии в колонку Boston Globe «Домашнее хозяйство – где женщины помогают женщинам – конфиденциальный чат». Это что-то вроде нынешних Twitter, Weibo или Reddit. Женщины в ней делились советами под псевдонимами. Нижеследующее письмо пришло в газету в марте 1930 года, через шесть месяцев после краха фондового рынка:

«Дорогой Микадо! В одном из своих последних писем с просьбой о финансовой помощи вы написали, что потеряли сбережения из-за недавнего финансового кризиса, поэтому свое письмо я адресую именно вам, так как у нас наверняка есть что-то общее. Только в моем случае мы не только потеряли то, что у нас было, но и оказались по уши в долгах.

Однако моя проблема состоит в том, что мы можем вернуть эти деньги примерно за 10 лет, если будем продолжать жить практически так, как живем сейчас, то есть в нашем нынешнем доме, только в условиях жесткой экономии. Конечно, мы могли бы переехать в дом подешевле, покупать только самое необходимое и благодаря этому быстрее избавиться от долгов. Но я бы хотела, чтобы вы, Ланчеолата, и другие сестры, которые напишут мне, поделились своим мнением, насколько это мудрое решение…

Я боюсь что-то менять, потому что это может оказать на нас негативное влияние в моральном плане. Это приведет к снижению нашего уровня жизни, и я боюсь даже подумать о необходимости приспосабливаться к новым условиям и о влиянии такого шага на наши настроения, состояние морального духа и взгляды на жизнь. Это может выглядеть как проявление трусости, но, если человек не прошел через такое, ему трудно осознать переживаемое напряжение и беспокойство, трудно сохранять спокойствие… Крайолд» (2).

Если у кого-то были такие соседи, как Крайолд, которые отчаянно цеплялись за «прежнюю жизнь», показуха с чрезмерным потреблением выглядела бы как абсолютная неспособность к сопереживанию. Примечательно, что автор интроспективно обращается к «нашему духу», что напоминает идею Кейнса о том, что депрессию вызывает упадок animal spirits. Решение автора письма о невозможности продажи дома облечено в определенные психологические рамки: женщина должна поддерживать дух своей семьи.

Влияние на состояние духа было важной темой всех разговоров того времени – от рядовых американцев до руководителей страны, от глав семей до президента Соединенных Штатов Герберта Гувера, который сам был полон оптимизма