– Это я прекрасно знаю, в чем вся и проблема.

– И что мы собираемся делать?

– Продолжим ворошить все это дерьмо, не пропуская ничего, пока не докопаемся до правды. Или, по крайней мере, постараемся как можно больше приблизиться к ней.

– А поконкретнее?

– Я должен попробовать разузнать, что стало с Норрисом и Коуплендом. Коупленд тогда был уже немолод, и я сомневаюсь, что он еще жив, а вот на Норриса у меня гораздо больше надежд. Собираюсь попытать счастья в отделе кадров департамента полиции Лос-Анджелеса.

– Как-то плохо представляю себе, чтобы они еще могли там быть на учете.

Хэтэуэй рассмеялся.

– Это вернее верного! Если они еще среди ныне здравствующих, то должны получать пенсию.

Мне хотелось поговорить с ним о таинственном силуэте, который я недавно видел у себя перед окном. Однако, даже если Хэтэуэй, как я, считает, что расследование было фикцией, я не испытывал желания предстать перед ним трусом и немного сдвинутым параноиком.

– А что Эдди? Даже если я почти уверен, что он сыграл роль козла отпущения, нельзя его совсем вычеркивать из списка подозреваемых!

– Мне еще не удалось добраться до него, но это всего лишь вопрос времени! Зато Глория со своей стороны предприняла кое-какие розыски. К сожалению, большинство актеров фильма сейчас кормит червей; ей все же удалось пообщаться с неким Францем Броуди, комедийным актером второго плана, который сыграл в «Покинутой» полицейского агента.

Его имя не говорило мне ничего.

– Ну и?..

– Со слов Глории, он не переставая болтал о Уоллесе Харрисе: авторитарный, капризный, самоуверенный человек… просто бессердечный субъект, который только и думал, как бы посильнее унизить актеров. Съемки этого фильма травмировали его. По его мнению, единственный человек на съемочной площадке, который заслуживал симпатии, была ваша мать.

– Вы думаете, что…

Мне не понадобилось заканчивать фразу; Хэтэуэй и так понял, к чему я клоню.

– Броуди не дошел до того, чтобы утверждать, что между ними что-то было, но без сомнения, Элизабет пользовалась его покровительством. Он всегда принимал ее сторону, например, против Дениса Моррисона… а он, между прочим, был отъявленным бабником. Также Глория напала на след первого помощника режиссера этого фильма.

– Фред Роберт, ведь так? Его имя фигурирует во многих статьях о смерти Харриса, которые я читал.

– Меня это не удивляет: вот уже неделя, как он дает интервью направо и налево… Хотя он трижды и сотрудничал с Харрисом, в действительности он не сделал карьеры, на которую мог надеяться. Сейчас он живет в Неваде неподалеку от Рено. Глории удалось раздобыть его телефонный номер через журналиста, бравшего у него интервью.

– Вы с ним поговорили?

– Более того: у меня была с ним долгая беседа – он просто неиссякаем. Смерть Харриса для него, по меньшей мере, удачный повод хоть на короткое время снова оказаться в свете софитов. Он набросал очень забавную картину съемок.

– То есть?

– Ревность, мелочные склоки, стычки между Денисом Моррисоном и его партнерами по съемочной площадке, непрекращающиеся размолвки между Харрисом и его продюсером. Прямо неземное удовольствие! Все свелось к тому, что, с одной стороны, Моррисон не переставал подкатываться к вашей матери настолько сильно, что это начало раздражать всю съемочную группу, с другой – этот Саймон Уэллс так и не смирился, что на роль выбрали именно ее.

– Я узнал, что он с самого начала предпочел бы Кларенс Рейнолдс.

– Мне Броуди сказал то же самое. Но есть и кое-что другое: Уэллс боялся, что фильм не сможет выйти из-за цензуры, но Харрис, со своей стороны, не хотел снижать градус. Спустя несколько недель у него даже появилась склонность заострять внимание на грязной стороне истории и гнусности действующих лиц. По словам Роберта, можно было подумать, что Харрис делает все, чтобы провалить свой собственный фильм. Странно, не так ли?

– Что конкретно он вам сказал о моей матери?

– Он описал ее как женщину предупредительную и сдержанную, но которая за пределами съемок как будто постоянно о чем-то тревожилась.

– Тревожилась?

– По его словам, в последние дни она была сама не своя. Она была не так заинтересована в своей роли и производила впечатление, будто хочет убежать со съемочной площадки. Естественно, я сразу же подумал о нашем письме. Помните? «Каждое утро я прихожу на студию, полная страха из-за всего того, что ты знаешь». Готов спорить на десять банкнот, что она написала это перед самым своим исчезновением.

– А это яснее ясного говорит о том, что в это время что-то произошло. Какое-то важное событие, из-за которого моя мать впала в панику! Но какое?

– К счастью, в моем мешке имеется еще один, последний сюрприз. Глория также отыскала и Лору Грей – как вы знаете, подругу вашей матери.

– Гримершу? Как вам это удалось? В интернете я не нашел ни малейшего ее следа.

– Интернет… Вы что думаете, что моя работа сводится к тому, чтобы набирать имена в строчке поисковика? Она живет в Лорел-Каньон. Грей – это ее девичья фамилия, сегодня ее зовут Гамильтон. Я собираюсь нанести ей визит; думаю, она может нам здорово помочь.

– Я предпочел бы сам пойти туда.

Детектив состроил недовольную физиономию.

– Что за чушь вы тут городите? Вы не можете стянуть у меня свидетеля!

– Послушайте, Хэтэуэй, эта женщина была подругой моей матери, может быть, единственной, которая у нее была на съемках. Вы не думаете, что она будет со мной более откровенна, чем с детективом в цветастой рубашке, который пришел копаться в ее прошлом?

Он опустил глаза на свою рубашку-поло.

– Какая еще цветастая рубашка? Давайте будем реалистами: вы не умеете допрашивать свидетеля. Все, что вам удастся, – это настроить ее против себя!

– Клиент всегда прав, разве не так?

– Вы приземленный материалист, Бадина! Или вы действительно думаете, что все можете купить за бабки? В конце концов, делайте как хотите, но не приходите ко мне плакаться, если ничего не добьетесь.

* * *

Лорел-Каньон всегда был одним из самых моих любимых районов. Вдали от шумного центра холмы обеспечивают полнейшее спокойствие. Те, кто жил в 60-е, в эпоху музыкантов, вписавших там одну из самых славных страниц в историю фолк-рока, говорят, что время пощадило это место. Сейсмической опасности оказалось достаточно, чтобы держать подальше застройщиков и их ужасные многоэтажные здания, которые обезобразили другие части города.

Решив купить дом, я навестил множество объектов недвижимости в этом районе, но затем опустился до Брентвуда дальше к востоку. Я довольно часто приезжал в эти края. Один из моих редких друзей в Лос-Анджелесе, блестящий гитарист, умеренный «новый хиппи» и безусловный обожатель Фрэнка Заппы[70] и Джони Митчелл[71], попробовал воскресить дух шестидесятых, собирая у себя на вилле местных музыкантов, открыв там любительскую студию, где записывал их альбомы. Это у него я встретил Эбби, на празднике начала лета в 1997 году. Между нами все началось с недоразумения: она никогда не слышала о «Доме молчания», а я же, узнав ее лицо, появляющееся во всех журналах страны, пребывал в таком же неведении относительно ее имени. Должно быть, она приняла меня за производителя дисков или музыкального критика, я же ее – за праздношатающуюся наследницу с Западной стороны, обожающую хорошо развлекаться на модных богемных вечеринках.