Это признание опечалило меня. По какому праву я пришел ворошить воспоминания этой женщины? Я сидел на кушетке, пока она рылась в большом шкафу, украшенном ажурной резьбой.

– А, вот он!

Она подсела ко мне, держа в руках объемистый альбом, который принялась перелистывать.

– Смотри, это единственное фото, где мы сняты вместе.

Это оказалась маленькая фотография с зазубренными краями. Лора и моя мать позировали фотографу стоя перед строением, напоминающим ангар. Их лицам не хватало четкости, как если бы фокусировка была выставлена не совсем правильно. На этом снимке их можно было принять за сестер.

– Когда вас сфотографировали?

– Должно быть, в первую неделю съемок. Мы вышли из студии, чтобы выкурить по сигарете. Снимали моей Leica, которую я купила себе с первой зарплаты. Мимо проходил рабочий съемочной площадки, вот я и попросила его нас «обессмертить».

Это последнее слово она произнесла с ностальгической ноткой в голосе.

Мы продолжили говорить, сидя рядом в теплой старомодной гостиной. Так как Лора, похоже, не имела ничего против экскурса в прошлое, я спросил ее про реквизитора Эдди. Она прекрасно его помнила и доверительно сообщила, что никогда не симпатизировала ему. Она даже описала его как «скрытного парня, один вид которого вызывает беспокойство». Эдди Ковен – она помнила его фамилию – был для нее настоящим хамелеоном: из тех бесцветных людей, присутствия которых не замечаешь, но которые не упускают ни крошки из того, что говорится на студии.

– У вас не сложилось впечатления, что он увивался вокруг моей матери?

Она поколебалась, взвешивая каждое слово, которое собиралась сказать.

– Он был к ней неравнодушен, это очевидно. Мужчины все время смотрели на Элизабет, но он… в его взгляде было что-то опасное.

– Правда, что однажды его застали в ее гримерке?

– Когда это произошло, меня там не было, мне всего лишь рассказали об этом происшествии. Я всегда думала, что Эдди из тех, кто любит подглядывать или что-то в таком роде. Никто так и не узнал, зачем он туда вошел. Инцидент очень быстро закрыли и не вспоминали.

– Но почему? Его могли, как минимум, выставить!

– Харрис никогда бы от него не избавился, он слишком ценил его работу. Он постоянно жаловался на самые пустячные недочеты в декорации, а у Эдди был талант раздобыть именно то, что ему хотелось.

– А что думала о нем моя мать?

– Твоя мать была со всеми слишком любезна. Она не умела установить границы. В Эдди она видела всего лишь странноватого, но безвредного парня.

– Вы знаете, что полиция несколько дней держала его в участке?

– Помню, на студии только об этом и говорили.

– Что с ним стало?

– Эдди больше не появился. Не знаю, его удалили со съемок или он ушел по собственному желанию. Должна тебе сказать, что никогда и не пыталась это узнать.

Перед уходом я оставил Лоре свой телефонный номер, но был далеко не уверен, что мы еще когда-нибудь поговорим. Из своего сада она взглядом проводила меня до машины, на прощание помахав мне рукой, как если бы мы были старыми знакомыми. Ей удалось устроить мне путешествие в прошлое. Может быть, потому, что она была единственной с тех съемок, кто действительно понял, кем была моя мать.

Прошло три дня. Все это время я оставался у себя, никого не видя, за исключением Марисы, которая однажды утром принесла мне несколько замороженных блюд и цилиндрический сверток с увеличенным фото, который я попросил у Антонио. Фотография потеряла в четкости, но я в первый раз понял, какой грустной была моя мать на нем. Пока Мариса хлопотала, делая уборку в гостиной, где и так был идеальный порядок, я находился у себя в кабинете и прикреплял снимок прямо к двери. Как никогда мне хотелось побыть одному. Но был ли я на самом деле один? Теперь за мной неотступно следовали призраки прошлого, и ни я, ни они не были еще готовы успокоиться.

Работать над сценарием Катберта я был не в состоянии. Всякий раз, стоило мне его открыть, как меня охватывала ужасающая скука. Время от времени мне хотелось набраться решимости и отказаться от этого проекта, но потом я осознавал, что последствия такого поступка могут оказаться хуже, чем можно предполагать. Я был связан контрактом, и разрыв означал бы для меня множество неприятностей.

У меня был долгий телефонный разговор с Хэтэуэем, удивленным, как легко мне удалось разговорить Лору Гамильтон. Похоже, сцена на пляже и происшествие с букетом гвоздик впечатлили его гораздо больше, чем мои изыскания в библиотеке. Для него больше не оставалось никаких сомнений, что перед самым исчезновением Элизабет кого-то боялась, – Лора только подтвердила слова Фреда Робертса. А вот на вопрос, какого прогресса достиг он, Хэтэуэй ответил очень уклончиво и просто пообещал очень скоро перезвонить.

В течение трех дней я почти все время бесцельно просиживал перед телевизором и компьютером. Как раз на этой неделе прокурор Стар представил свой доклад в Конгрессе: более четырехсот страниц, где не пропускалось ни одной гнусной подробности сексуальных похождений президента. В охотничьем азарте палата большинством голосов приняла публикацию вышеуказанного доклада, в котором слово «секс» встречалось больше шестисот раз. Я без труда представлял себе миллионы американцев, которые ринулись в интернет, чтобы насладиться его чтением. Для большинства авторов репортажей, которые я прослушал один за другим, никогда еще должность президента не была настолько лишена священного покрова. Дело, которое потрясло Америку, отсылало меня к моим собственным исследованиям. В общем и целом за сорок лет страна не особенно изменилась: здесь свирепствовало то же пуританство, собирающее урожай покаянных жертв. Чтобы не разрушить свою карьеру, моя мать должна была хранить в тайне, что у нее есть ребенок. Харрис, как лев, боролся с цензурой и кодексом Хейса. И в довершение: разве не Кеннеди так же стал их жертвой из-за своей связи со стажеркой из Белого дома? Нет, ничего не изменилось, даже на очень высоком уровне власти.

* * *

В субботу 12 сентября около 11 часов ко мне заехал Хэтэуэй. Ранним утром он позвонил мне, чтобы узнать, буду ли я свободен целый день. Только в салоне его чудовищного внедорожника с мощными фарами я узнал, что он отыскал следы Эдди.

– Куда все же мы едем?

– В Сан-Диего, киношник. Можете себе представить: Ковен живет там…

Ему с большим трудом удавалось сохранять спокойствие.

– Что с ним стало?

– Наш шельмец довольно преуспел в жизни. В конце 60-х он открыл контору проката винтажных предметов. Долгое время он владел складом площадью две тысячи квадратов в Северном Голливуде.

– Он работал на киностудии?

– Точно. В этой среде его прозвали Кудесник. Не насмехайтесь: его склад – настоящая пещера Али-Бабы. Если заходит речь об исторических реконструкциях, все художники-декораторы бегут прямо к нему. Почти десять лет назад он перепродал свою лавочку за небольшое состояние и уехал из города. Отыскать его было не таким уж легким делом. Не говоря уже обо всей куче небылиц, которые я был вынужден наплести, чтобы заполучить его адрес…