– Я не считаю себя выше всех, – пробубнил не очень красиво Дружников с набитым ртом.

– А не считаешь, так ешь. Не то, как дам тарелкой по башке, – Вилка позволил себе и рассмеяться, – Нашелся тут. Алеша Пешков.

Дружников пирожное нехотя, но взял. Анечка и Вилка стояли рядом до тех пор, пока он не доел все, до последней крошки. Потом Анечка пригласила:

– Пойдемте все втроем в аудиторию. Места на лекцию занимать. Сейчас у нас «кирпич», – напомнила она. Так в студенческом кругу именовали толстенный талмуд по истории КПСС, – пропускать нельзя, а то влетит крепко.

И они пошли вместе. Втроем. Вилка и Анечка, довольные, что инцидент разрешился ко всеобщему удовольствию, и были они совсем не против нового знакомого. Дружников шагал рядом в приподнятом настроении: первый шаг к сближению он сделал верно. Тогда еще ни он сам, ни Вилка не знали, что Дружникову слишком понравилась Аня Булавинова.

В тот вечер Зуля праздновал знаменательную дату. Не день рождения и не Новый Год, но все равно, значительное событие. Надо же, отец, Яков Аркадьевич, приобретя на днях новую «Ладу Самару» девятой серии, подарил старую «шестерку» сыну. Теперь Зуля получался автомобилист и автовладелец, хотя прав у него пока и не имелось. Но то было дело наживное. В ближайшее воскресенье Зуля созвал друзей к себе домой обмыть первого в жизни дареного коня. Собралось аж одиннадцать человек, считая и виновника торжества. Само собой, была и Лена Торышева, которая на правах владелицы хозяина автомобиля торчала в квартире с утра, гремела на кухне посудой, благо родители заранее добровольно самоустранились из дома в загородный пансионат «Вороново». Пришли Зулины однокурсники-экономисты, с которыми Матвеев водил необязательное и легкое приятельство, и, конечно, Зуле и в голову не пришло обойти приглашением двух своих самых старинных друзей. Однако, Анечка по телефону предупредила, что с ними прибудет еще один гость, их новый друг, и пусть Зуля не удивляется, он немного странный тип. Матвеев ответил безусловным и радушным согласием, разумеется, не уточняя то обстоятельство, что Вилка может являться к нему в гости хоть с крокодилом на поводке. Еще неизвестно, кто опасней! А что до странностей, то в сравнении с Вилкой это было просто смешно.

Так Зуля впервые удостоился чести лицезреть Олега Дмитриевича Дружникова. И с первого взгляда на него, еще в дверях квартиры, Зуля отметил про себя: да, Анечка была права, действительно, странный тип. Колоритный. И Зуле стало интересно.

Гулянка развивалась по традиционному сценарию интеллигентно-студенческой пьянки. Без буйных танцев и рукоприкладства. Пока гости были относительно трезвы, беседа вертелась вокруг общих, незначительных тем, экономисты и математики обживали совместное пространство. Когда градус поднялся до положенного природой уровня, разговоры сами собой перешли в задушевную и профессиональную стадию.

Дружников в гостях поначалу больше молчал, но никоим образом не из-за застенчивости. Подобное состояние вообще не было ему ведомо. Но хотелось сначала присмотреться, чтобы уяснить себе, что к чему, и не попасть в глупое положение. Вместе с Анечкой и Вилкой он выходил в люди впервые, а уж в такой богатой, частной обстановке никогда с роду не бывал. По правде говоря, за несколько месяцев их плавно развивающегося знакомства он посещал по настойчивым приглашениям единственно Вилкин дом, но не потому, что его не желали видеть у Булавиновых. В гости к академику Аделаидову не ходил и сам Вилка, и Дружникову показалось загадочным это обстоятельство. Он попытался разобраться, в чем тут дело, но только уперся в еще больший тупик. Судя по некоторым, отрывочным Анечкиным замечаниям, Вилку с превеликой радостью увидели бы в доме на Котельнической и Анечкины родные и лично академик, но Вилка с упорной неизбежностью отказывался категорически. Это несмотря на то, что с Анечкиной семьей он, оказывается, знаком давным-давно, кажется, даже оказал неоценимые и самоотверженные услуги, сам же академик звал его не раз. Дело получалось не просто загадочное, а скорее темное и содержащее некую тайну. И Дружников постановил докопаться до правды, а потом посмотреть, не случится ли ему какая выгода.

С момента подстроенной ловушки в факультетском буфете Дружников прошел большой путь. Постепенно, не торопя события, не дергая дерево за ветки, чтоб быстрее росло. Все случалось в свой срок. Сначала общение Дружникова с «детками», как про себя он звал разом Вилку и Аню, ограничивалось исключительно университетскими стенами. И то сказать, после занятий «деток» ждал родимый дом, а его – библиотечная «читалка», вахта и койка в общежитии. Он, однако, позволял им заботу о себе, преподносимую с необидной осторожностью согласно непреклонному Анечкиному заявлению, что новый их приятель недоедать более ни за что не будет, иначе какая может выйти между ними дружба. А в виду того, что Дружников решительно отказывался принимать помощь в виде денежных знаков, возникали довольно объемистые пакеты с разными не скоро портящимися продуктами, которые не терпящая возражений Анечка заставляла его уносить с собой. В театр и на концерты классической музыки Дружников ходил теперь совсем не на галерку, но на вполне приличные места. И билеты не стоили ему ни единой копейки. Вилка выуживал их из положенных Барсукову привилегий и преподносил как бесплатные. Так ли это было на самом деле, Дружников не старался прояснить, а делал вид, что Вилке вполне верит. Тем более, что «детки» почти всегда ходили на культурные мероприятия вместе с ним. Да еще Анечка натащила с полведра полезных книжек из запасов академика, художественных и общественно-политического значения, и отныне он мог образовывать себя, не выпрашивая в факультетской библиотеке нужные издания, которых там зачастую и не было вовсе. Так он ознакомился с Набоковым, Фолкнером и Булгаковым, с диалогами Платона и «Опытами» Монтеня, и с очень полюбившейся ему впоследствии книгой, из коей он даже сделал немало выписок. С Макиавеллиевским «Государем».

Для Вилки же самое удивительное заключалось в том, что несколько раз приведя после внушительных уговоров к себе домой Дружникова, он обнаружил – Барсуков относится к новому его приятелю положительно. С одной стороны, это было необычно, никакого материального интереса нищий студент для Викентия Родионовича представлять не мог, напротив, ел за троих, да еще по настоянию жалостливой Людмилы Ростиславовны забирал кое-какие припасы с собой. Но с другой стороны, зная Барсукова слишком хорошо, Вилка задумывался о том, что отчим все же видит в Дружникове некие грядущие прибыли. По крайней мере, в беседах с Вилкой он отзывался о новоявленном Ломоносове донельзя лестно. А однажды при очередном визите Дружникова даже пообещал покровительство, что для Викентия Родионовича было событием из ряда вон выходящим. Дружников тогда хмуро посетовал: дескать и летом в колхозе приличных денег не заработаешь, вот хорошо бы устроиться подхалтурить так, чтоб хватило на целый год. Да разве где сыщешь такую удачу!

– Ну-с, это вы зря, молодой человек, – наставительно начал проповедовать опившийся чаю Барсуков, – задачи партии и нынешней перестройки призваны сочетать полезный труд, так сказать, с его денежным эквивалентом. Для чего предназначены студенческие строительные отряды. Отстаете. Отстаете от веяний времени.