– И как прошла встреча?

Дед щелкнул пультом управления и подъехал к озеру, он бросил кусочек хлеба лебедям и поправил растрепавшиеся от ветра седые волосы. Солнце спряталось за облака, и вода в озере стала почти черной.

– Европейский путь для нас открыт. Первые сделки состоятся через неделю.

– Но? Есть же это пресловутое «но», верно, внук?

– Есть.

Тамерлан облокотился на перила мостика и посмотрел, как черный лебедь выжидает, пока лебедица поест первая. Какая-то часть него очень хотела избавиться от них. Убрать птиц, чтобы не напоминали ему о НЕЙ. Его рот не был забит землей вот уже несколько недель, его горло не драло от фантомной боли, и он ощутил себя почти человеком. Ненавистным, ожившим зомби с разложившейся изнутри плотью.

– И чего он хочет?

– Я неблагонадежен, так донесли ему его прихвостни, которые есть и в этом доме тоже. Суки. Допрошу каждую тварь здесь и лично поджарю живьем. Я неблагонадежен, вдовец и пьяница.

– Согласен с каждым из пунктов.

– Дед! – угрожающе повернулся к старику, а тот засмеялся, но скорее зло и разочарованно, чем весело. Старый хрыч еще и издевается.

– Не любим правду?

– А кто ее любит? – ответил и снова посмотрел на лебедей. При взгляде на них у него начало жечь рубец на груди, и он невольно тронул его пальцами, но боль не утихла, а растеклась по всему периметру затянувшейся коркой раны. Вдруг вспомнил, как тонкие женские руки зашивали эту рану, и возненавидел их хрупкость с адской силой, как будто в них скрылось все зло этого мира, а на самом деле только за то, что это ЧУЖИЕ руки.

– И?

– И мне пришлось сказать ему, что его люди идиоты, моя жена жива, а я на самом деле самый гребаный счастливый человек во вселенной.

Теперь дед расхохотался от всей души, и этот смех бесил и нервировал так, что хотелось сбросить старика в озеро, а он просто стоял и смотрел на то, как черный лебедь обхаживает лебедицу. Крутится вокруг нее, склоняет к ней голову, чешет ярко-алым клювом ее перышки на шее. Влюбленный идиот…Хан скрутит ей голову, и он точно так же останется один. Но перед глазами возникло перекошенное лицо Эрдэнэ и ее мольбы не трогать птицу.

– И как ты выкрутишься из этого дерьма?

– Я уже выкрутился…

– Эмм…так расскажи, я просто подыхаю от любопытства.

– То-то ты лет десять все никак не сдохнешь.

– Дык тебя, идиота, не на кого оставить, вот и не дохну. Давай говори, не тяни резину.

– Я отобедал вместе с ним и с моей женой.

Дед резко дернул рычаг и подъехал к Хану.

– Ты в своем уме? Или мне начинать нервничать? С какой такой, мать твою, женой?

– Я в своем уме… – продолжая смотреть на ласкающихся птиц, – более чем, к сожалению. Если бы я свихнулся, было бы намного легче жить, дед. Ты спрашивал, кого я нашел? Где провожу ночи? Я нашел ее… – и медленно показал пальцем на лебедя.

– Ты бредишь!

– Ты …знаешь, я тоже так думал, но она настолько похожа, что иногда мне кажется, я совершенно потерял рассудок, но я до омерзения в своем уме. Я даже боялся, что она похожа только мне. Но…Бордж…ему даже и мысль не закралась, что я подсунул на нашей встрече суррогат. Он ее узнал.

– Я ни хрена не понимаю. Какой суррогат?

– Обыкновенный. Ты когда-нибудь слышал о двойниках? О людях, которые похожи как две капли воды и при этом не имеют никакого отношения друг к другу… Я даже проверил. Отослал ее ДНК для сравнения с ДНК Ангаахай. Ничего общего. Два разных человека…Да и знал, что нет у нее братьев и сестер, вообще нет родни. Цэцэг срезала у нее прядь волос…смешно, я даже в какой-то мере надеялся и ждал ответа. Но он был отрицательным на все сто процентов.

– Так не бывает.

– Нет, бл**ь, бывает. В этой гребаной жизни все, на хрен, бывает. Даже такая адская насмешка. Но как бы дьявол не издевался надо мной…мне это сыграло на руку. Эта девка исполнит роль Ангаахай, и наша империя взойдет на новую ступень, а я избавлюсь от жирного ублюдка. Но для этого каждая тварь должна поверить, что та женщина, которая завтра войдет в этот дом – и есть Ангаахай.

– Даже если ты говоришь правду…даже если эта …эта похожа настолько на нашу девочку, как ты можешь привести ее в этот дом? В нашу семью? К своим детям?

Повернулся к Батыру и испепелил его огненным взглядом.

– Так же, как ты мог подложить мою мать под вонючего долбаного садиста и закрывать глаза на побои. Так же, как ты когда-то спустил с рук своему сыну насилие над своей дочерью! Ради семьи! Ради империи! Ради имени Дугур-Намаевых!

– Многое изменилось с тех пор…

– Кровь – не вода.

Ответил и сдавил перила мостика двумя ладонями так, что они захрустели.

– А что ты сделаешь с ней потом…

– Не знаю…еще не решил. Но, скорее всего, отправлю туда, откуда не возвращаются.

– Ясно…Что ж, с точки зрения прежнего Батыра ты поступаешь более чем верно, я бы сказал, что твой план дьявольски идеален, но с человеческой точки зрения…

– Я не человек. Я давно не чувствую себя человеком.

– Поступай, как знаешь…но я не стану притворяться, и эта сука, так похожая на мою золотую птичку, и на шаг ко мне не приблизится. Пусть держится от меня подальше.

Развернул коляску и поехал в сторону дома, а Хан так и остался смотреть на воду и на птиц, не моргая, до тех пор, пока не зарябило и соль не обожгла склеры, потому что в ушах зазвучал нежный голос призрачного счастья:

– Очень нравится.

– Я выбирал целый месяц. Но так ничего и не нашел… Я заказал его у ювелира из Монголии, и только вчера мне привезли его.

– Почему лебедь?

– Такой я вижу тебя.

– Меня?

– Тебя.

Провел пальцами по ее щеке. Лаская скулу, подбородок. Охреневая от того, насколько она красивая, хрупкая.

– Ты похожа на лебедя. Такая же белая, нежная и красивая.

– Говорят, что лебеди самые верные птицы. И они любят только раз в жизни… если их вторая половина погибает, лебедь умирает от тоски.

Убрал ее волосы с лица, загладил их назад, внимательно всматриваясь в голубые глаза.

– Ты бы умерла от тоски без меня?

– Мне бы хватило на это секунды.

Смотрит на нее с недоверием, и золото в его радужках то темнеет, то светлеет.

– Мне хочется в это верить. Когда-нибудь узнаем – так ли это на самом деле…

Встал с кровати и подошел к окну.

– Он все еще жив… а вчера ему привезли новую лебедку.