Вдруг он вспомнил. Там, в другом мире, у него были фигурки, подаренные неизвестным человеком прямо на улице, и среди них – одна. Кукла, которую он тоже повесил на новогоднюю елку. Старуха колдунья, определяющая судьбу. Ведьма, испортившая жизнь моряку и принцессе. Моряк отправится в плавание, из которого уже не вернется, а принцесса… Ей останется только ждать без надежды и знать, что не суждено дождаться, – ведь дракон сжег корабли и замки. Но разве это не есть настоящее ожидание?..

Значит, подарок – не просто блажь незнакомца. Не случайно Яну даже в голову не пришло выбросить фигурки. Еще чуть-чуть – и прояснится их тайная роль…

Янусу показалось, что старуха дружески подмигнула ему. В тот же момент окно бара разбилось и в него ворвалась струя ураганного ветра. Он нес с собой раскаленный, пышущий жаром воздух пустыни. Температура мгновенно подскочила настолько, что Янус почувствовал, как рубашка прилипла к телу. Струя ударила Винса в голову, лишь ужалив сидевшего рядом Януса множеством горячих песчинок.

Эффект был страшным, поскольку Винс не ожидал ничего подобного. Он вылетел из-за стола и врезался в стену. В ней образовался пролом, контуры которого приблизительно воспроизводили очертания его тела. И тотчас же кусок стены начал проваливаться в открывшуюся за ним бездну. Винс, пришпиленный к нему напором ветра, напоминал человека, корчащегося под струей пожарного брандспойта. Но потом стало ясно, что его движения бессознательны. Череп Винса деформировался, как резиновый, и шишка на правой стороне начала стремительно увеличиваться в размерах.

Со стороны это выглядело так, словно голова плавно перетекала из одной формы в другую. Новая форма показалась Янусу ужасной – несмотря на то что расстояние между ними возросло до десятков метров. Слепое личико зародыша, лишенное бровей, ресниц и даже глазных впадин… Из беззубого ротика высовывался длинный язык, похожий на щупальце… Череп Винса превратился всего лишь в шишку на этой уродливой лысой головке.

Янус содрогнулся – теперь его недавний «напарник» сам стал «всадником» неведомого существа. Трансформация заняла каких-нибудь пятнадцать-двадцать секунд, на протяжении которых чудовищная песчаная буря уносила его прочь…

Больше не было ни верха, ни низа. Бездна зияла со всех сторон; стены бара истончались и таяли, как воск. Бармен сделал шаг назад и «вошел» в находившееся у него за спиной зеркало с потускневшей амальгамой. Какое-то мгновение там висел его силуэт, затем и он исчез. Туда же отправился розовый мыше-попугай. После этого зеркало не отражало никого и ничего, кроме темноты.

Янус почувствовал головокружение, кошмарный натиск пустоты, замыкание вокруг себя нематериального кольца силы, позволявшего висеть в этом странном промежутке миров, где не осталось ни привычных ориентиров, ни надежды уцелеть. Его охватило сильнейшее желание схватиться за что-нибудь или за кого-нибудь, но даже старуха-цыганка отдалялась от него, нелепо вращаясь в голубоватом пространстве…

Стены и выступы лабиринта направляли его бег, в принципе бесцельный. Металлический червь выдавливал из себя чужеродное тело. Теперь Марк не воспринимал даже звуков, настигавших его, – воплей, ангельского пения, шума водопадов. Удары градом сыпались из темноты – в плечи, в затылок, в лицо, в бедра, в спину. Каждый новый удар отбрасывал его все ближе и ближе к выходу. В конце концов он наткнулся на какую-то ширму, запутался в ней, начал задыхаться от пыли, прорвал ветхую ткань, увидел сияние городских огней и оказался снаружи, так и не сумев отыскать исчезнувший поезд с маленькими пассажирами.

Толпа почти рассосалась. В воздухе ощущалось горькое послевкусие паники. Пахло человеческим потом и страхом. Вонь горелой изоляции примешивалась к этому букету. Марку почудилось, что запахи приобрели цвета, и сейчас его обвивали пахучие ленты, укутывая в ядовитый кокон: страх – багровый, пот – цвета дерьма, горелая изоляция – черное удушливое щупальце…

На асфальте корчилось несколько десятков человек. Еще больше не подавали признаков жизни. Истошно выли сирены. Зато не было слышно металлического скрежета. Злые духи аттракционов снова погрузились в спячку. Жертвы нездешним богам были принесены, даже если эти «боги» – лишь тени-двойники расщепленной личности. И бесполезны современные заклинания: авария, массовая галлюцинация, интоксикация сознания…

В состоянии странной послешоковой отрешенности Марку открылась истина: лабиринт оказался одним из алтарей, разбросанных повсюду на Земле, порой в самых невообразимых местах. Обычный, наспех собранный и оборудованный павильон мог быть тем не менее местом соприкосновения с другими мирами.

Марк почти верил в это. Его убедило сотворенное чудо. Собственная жизнь теперь казалась ему до крайности случайной штукой; он будто обнаружил адскую машинку внутри мягкой детской игрушки и не знал, как отключить часовой механизм.

Но что, если его сын и был этой самой «мягкой игрушкой»?

Что делать тогда?

* * *

…Кто-то взял его за руку. Очень осторожно. И все-таки Марк дернулся как ужаленный. Ему показалось, что покрытая слизью змея вползает в ладонь. Он не мог избавиться от этой иллюзии даже тогда, когда нащупал маленькую детскую кисть. Она была еще холоднее, чем его собственная.

Он открыл рот, но что-то помешало ему. Не время для расспросов, глупой заботы и суеты.

Ян поднял к нему бледное лицо. Если лицо пятилетнего мальчика может внезапно ПОСТАРЕТЬ – без морщин, желтизны и седых волос, – то это был именно такой случай. Потом он сказал просто:

– Все кончилось, папа. Пойдем домой.

* * *

Третий и, наверное, последний случай, когда Марк безоговорочно подчинился, ощутив, что за всем этим (за КЕМ?) стоит неизмеримая и нечеловеческая сила.

Больше ему было не о чем вспоминать.

* * *

Он сидел взаперти четвертые сутки. Никто не приходил к нему, когда он бодрствовал. А в часы (или минуты?) сна появлялась скудная еда и несколько капель воды в пластмассовом баллоне. Но чувство постоянного голода уже притупилось. Воды хватало лишь на то, чтобы смочить губы. И еще сильнее ощутить жажду…

Наступила апатия. Большую часть времени он лежал на полу, глядя в пустоту. И действительно ВИДЕЛ эту пустоту. Пустота оказалась бездонной.

Отливать приходилось в углу, и запах в комнате стоял соответствующий.

Но и это неудобство вскоре перестало беспокоить. Желудок давно не работал.

Губы потрескались. Слюна почти не выделялась. Гортань и язык сделались шершавыми.

Вначале он кричал и стучал, стремясь хотя бы увидеть своих тюремщиков, потом осознал, что это бессмысленно. Сидя в темной холодной комнате и почти не надеясь уцелеть, он вдруг понял: если его лишить всего того, что он имел – собственности, одежды, положения в обществе, множества современных фетишей, воплощавших в себе так называемую «духовную жизнь», – а также возможности носить привычную маску, сыпать словесной шелухой и разыгрывать ожидаемую роль, в этом случае от него (да и от любого другого человека, включая Дину) останется так мало, что до этого малого будет очень трудно добраться. Голый, замерзающий и никому не интересный комочек плоти…