Казалось бы, связи со Стасом Науменко нет никакой. Но за неделю до своего исчезновения Петр Исаакович купил машину. Откуда только деньги на неё взял? Не на продажах же ягод и грибов заработал! Полировал и мыл её каждый день. Даже про походы в лес забыл. Но в то утро, когда последний раз в лес пошёл, каким-то дёрганным он проснулся. Всё бегал из угла в угол, что-то причитая. Маша рассказывала, что они подумали, что дедушка в долги залез и у него требуют срочно отдать сумму. Потому он и в лес засобирался, чтобы немного заработать на ягодах да грибах. И получилось то, что получилось…

– Вот и ещё одно подтверждение того, что наша школа не хуже городской. Правда, Макс? – Степан ткнул меня в бок.

Друг любил поддразнить меня на тему знаний, мол, я зря в город учиться поехал, в нашей деревне тоже довольно хорошо преподают. Я не обижался и давно уже привык пропускать мимо ушей его подколки. Когда принималось решение о переезде, я считал иначе. Да и мама с папой говорили, что так будет лучше. А как тут угадаешь, ведь всё познается в сравнении, никогда не знаешь, куда приведёт тебя та или иная тропа, когда ты только начинаешь по ней идти. Так произошло и со мной. Хотя, я не жалею, что всё так получилось. У меня есть и моя деревня, и есть суетливая городская жизнь. И мне нравится их сравнивать, находить плюсы и минусы и в одном, и в другом.

– А когда вы нарисовали эту девушку? – решил полюбопытствовать я.

– Несколько дней назад я в город возвращался, до поезда почти целый час был: какая-то авария на дороге потому все поезда задерживались. Заметил девушку в толпе и захотелось запечатлеть её красивое лицо. Маша к просьбе отнеслась весьма положительно. На станции я сделал наброски, а в вагоне поезда дорисовал портрет целиком.

– Удивительная история, – охарактеризовал сказанное Степан, откладывая картину в стопку уже просмотренных.

И вновь портрет. Я не знал этого молодого человека. Твёрдый и немного злой взгляд – карие глаза будто впивались в самые потаённые уголки души. Тёмные густые волосы ниспадали на плечи. Нос был сломан в двух местах, превратившись в маленькую волну прямо посреди лица.

– Степан, ты знаешь этого человека?

– Угу, – коротко ответил он. – Скажите, а его вы где увидели? Он давно уже затворником живёт на отшибе соседней деревни.

– Когда первый раз в лес ходил, то заблудился и набрёл на его дом. Тарас, конечно, не самый радушный хозяин, но меня всё равно приютил, напоил чаем и показал обратную дорогу. А ещё согласился быть главным героем моей новой картины.

– Ты знаешь что-то про него? – ещё раз повторил я свой вопрос.

– Да. Я с ним однажды разговаривал. Жуткую историю он мне рассказал. Приехал Тарас издалека. Говорил мне название своей деревни, но я не запомнил. В тот день он пошёл в лес на охоту. Долго бродил и не мог найти ни одного зверя. Выбившись из сил и застрелив всего одну утку, он решил вернуться обратно в деревню. Ещё на подходе он заметил что-то неладное – деревня словно вмиг вымерла, улицы опустели. Тарас стал заходить в открытые хаты, но и там никого не было. Горели только что растопленные печки, блеяли овечки, каша варилась на электрических плитах. Люди словно растворились в воздухе – ни одного следа, ведущего из деревни, Тарас не нашёл. На том странности не закончились. Исследовав деревню и не найдя никаких зацепок, Тарас решил пойти в лес. Дорога пролегала мимо кладбища, и парень решил зайти туда и проститься со своими родственниками, ведь не знал, захочет ли ещё когда-то вернуться в это странное место. Все могилы были раскопаны! В общем, бежал оттуда Тарас и днем и ночью, в итоге решил осесть неподалеку от нас. Ещё говорил, что его деревня часто страдала от неурожая и различных стихийных бедствий. Но однажды к ним приехал выездной цирк, и с той поры три года всё было хорошо. Лето в меру засушливое, в меру дождливое, зима мягкая. Удои повысились, у всех всё ладиться стало. И тут такое произошло…

– Да-а-а-а… – задумчиво выдохнул я.

Художник рассказ Степана никак не комментировал. То ли знал эту историю от Тараса, то ли не видел смысла прерывать монолог моего друга. Под портретом единственного выжившего находилась картина старого лесного пня. Я вздохнул с облегчением, радуясь возможности оторваться от неприятных мыслей. Пень был самым обычным, но Леониду удалось нарисовать его так, что складывалось ощущение, что именно его ты и видел вчера или неделю назад. Вот те самые жуки, которые так же сидели на его выступающем сучке. Вот мох, который указывает на север, а вот бабочка, кружащая над пнем и готовящаяся сесть на него… Под картиной с пнём лежала недорисованная работа с моего участка, на которой схематично была изображена моя хата с встающим из-за горизонта солнцем.

– Это я начал, но не закончил. Можно будет к вам зайти на днях и дорисовать? – сразу же быстро вставил художник.

– Ну, – замялся на мгновение я. – Сейчас, наверное, не самое лучшее время…

– Дом у него сгорел, – без обиняков добавил Степан.

– Горе-то какое, – всплеснул руками Леонид. – Если нужна будет помощь какая, вы обращайтесь. Я и рабочих хороших знаю, кто дом быстро и качественно сделает и денег мало возьмет. Да и с финансами могу помочь. Без каких-либо обязательств, – понизив голос, закончил фразу художник.

– Справлюсь как-нибудь, – холодно ответил я.

– Ну, моё дело – предложить, а вы уж сами там решайте.

Следующей картиной снова оказался портрет, на этот раз двоюродного брата Гаврилы, в чьем летнем домике мы и находились. У Лёхи Кистопёрова была точно такая же хата, только на отшибе соседней деревни, стоящей с другой стороны нашего огромного леса. Лёха занимался изготовлением чучел из животных, которых убивал в лесу. Я один раз был в его домике, страху понабрался с непривычки – очень уж реалистично его коллекция выглядела. Все надо мной смеялись тогда, сами-то уже бывали в необычном домике много раз. Впрочем, я вспомнил совершенно другую историю про Лёху, имевшую место быть примерно год назад. Отправившись за очередным зверем, он не вернулся ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю. Родные в первую очередь пошли проверить его летний домик, где он проводил много времени. В хате было пусто, а на столе лежал дневник Лёхи. Я тоже раньше вёл дневник, а потом забросил. Решил, что это всё никому не нужное мальчишество. Вот что мне делать с этим дневником? Перечитывать через двадцать лет и вспоминать, что и когда я делал? Что меня интересовало и восхищало раньше? Вряд ли подобные записи будут интересны даже моим потомкам. Потому я и переключился с дневника на ту тетрадь, в которой собирал кошмарные сны и только интересные истории, без перечисления своих обычных дел в течение дня. Разве что изредка нарушал правила. И всё же время от времени я задавался вопросом: не вернуть ли привычную манеру повествования? Система ценностей по ходу жизни меняется не раз и жалеть потом о каких-то решениях, которые не требуют от меня больше десяти-пятнадцати минут, будет глупо. Но так и не начал снова вести дневник…

В Лёхиной тетради была одна необычная запись, датированная тремя днями ранее его исчезновения. Якобы Лёха убил волка и намеревался сделать из него чучело. Однако домой он вернуться в тот день никак не мог – за окном бушевала настолько сильная гроза, что не видно было ближайших деревьев. Того и гляди либо ветер сдует, либо молния поразит прямо посреди дороги. Туша волка действительно лежала в углу летнего домика Лёхи. Но вот никакой грозы, даже самого обычного дождя, в деревне не было больше недели. Тогда что видел двоюродный брат Гаврилы? За прошедший год его так никто больше и не встретил. Тела тоже не нашли. Участковый выдвинул свою традиционную версию о том, что он просто перебрался жить в другое место, не предупредив никого по каким-то своим соображениям, и дело с концом. Говорил, мол, нет тела – нет дела.